— Всё?! Да Петербург гудит о том, что
вы с ней в парке под кустом амурились, чуть не на глазах у всех миловались!
Тебе что, свобода надоела? Знаешь, сколь этаких уж было? Пару месяцев по балам
да альковам, а там поди-найди: кто в ссылке, кто в крепости! На Камчатку
захотел, вслед за Алёшкой Шубиным[2]?! Сей
же час отправляйся в деревню! Чтоб духу твоего здесь не было! Не смей мне на
глаза показываться!
Отец резко развернулся и почти
выбежал вон, оставив Филиппа растерянно стоящим посреди спальни.
Спустя минут десять заглянула Мария
Платоновна.
— Собирайтесь, Филипп, карета ждёт у
крыльца, — сказала она мягко. — Андрей Львович распорядился, чтобы вы сейчас же
отправлялись в имение.
— Он не желает меня больше видеть. —
Филипп едва не плакал. — Он презирает меня…
— Что за глупости вы говорите! —
поморщилась княгиня. — Андрей Львович любит вас и очень за вас боится. А отсылает,
чтобы от опасности уберечь. Вам и в самом деле лучше сейчас уехать. Столичные
сплетни забываются быстро — поживёте месяц в деревне, а потом вернётесь. — Она
ободряюще ему улыбнулась. — У меня же будет к вам просьба — передать нашей
соседке, графине Тормасовой, приглашение на бал, что мы даём через две недели.
___________________________________________
[1] Волочиться за дамами
[2] Алексей Яковлевич Шубин — возлюбленный
цесаревны Елизаветы Петровны. Был сослан Анной Иоанновной на Камчатку и
насильно обвенчан с местной жительницей.
***
У Алексея Ладыженского был твёрдый
характер. Он умел обуздывать не только чувства, но и мысли.
Ранение, измена возлюбленной,
известие об аресте отца навалились скопом, как лихие люди в лесу, и на
мгновение он дрогнул. Но очень быстро Алексей сумел взять себя в руки, запретил
думать о несчастьях, прилагая все силы к тому, чтобы быстрее встать на ноги.
«Не сейчас», — приказывал он себе и отшвыривал прочь тягостные раздумья,
норовившие пробраться в голову. Какой смысл, терзаться неведением, мучиться,
строить предположения, если даже встать без посторонней помощи не можешь? И он
целыми днями спал.
Молчаливый, хмурый слуга, ходивший за
Алексеем, был почтителен и внимателен, ловко перевязывал рану, но каким-то
шестым чувством Алексей ощущал его неприязнь.
Рана затягивалась быстро, и дня через
три он уже смог вставать. На пятый день Алексей понял, что спать больше не
может, и попросил камердинера раздобыть какую-нибудь книгу. Тот притащил Жития
Святых — огромный талмуд в сафьяновом переплёте с чеканными серебряными
застёжками.