Так и подружились. Трусоватая вечно дрожащая Жулька, как
прозвала ее Любава за излишнюю хитрость, с каждым днем подходила
все ближе, а потом и дала себя погладить, покорно прижавшись
головой к земле. И в тот момент, когда руки Любавы впервые
коснулись ее холки, собачка взвизгнула от радости, перевернулась на
спину и завертелась ужом.
Жалкое это было зрелище, когда потомок гордых свободолюбивых и
наверняка отважных предков вынужден вот так за кусок хлеба и ласку
пресмыкаться. Жалкое и одновременно милое. Никем не любимое,
битое-перебитое существо не могло пойти против инстинкта. Чтобы
выжить, ей нужен был кто-то большой и сильный, нужен был вожак,
нужна была стая, пусть из одной только одинокой
старушки-травницы.
Под сколько рук она вот так за свою жизнь униженно подставляла
холку? Сколько колотушек, злых и нестерпимых побоев потом получала?
Сердце Любавы не выдержало, и она разрешила собаке остаться во
дворе, а в холодные дождливые ночи пускала погреться в сени.
С тех пор Жулька сопровождала хозяйку на любой прогулке, даже
самой далекой, и этот раз не стал исключением. Обескураженная тем,
что проглядела уход старушки со двора, она выскользнула из лаза под
забором, с громким лаем догнала Любаву и, не останавливаясь,
унеслась вперед, на разведку.
Идти предстояло далеко и долго. Да еще и кланяться обочине,
срезая травы, которым уже подошел срок собраться в пучки и
высохнуть у Любавы на полках, и забредать иногда в глубину лугов и
на опушку, если приметные цветочки или листики красовались там
особенно большой гурьбой. В березках травница разглядела даже
молодые грибочки, но собирать не стала, пообещав себе вернуться на
завтра, с пустым кузовком и свежими силами. Да и грибы успеют к
этому времени подрасти и окрепнуть.
Солнце светило все ярче. Земля нагревалась. Воздух наполнился
терпким ароматом полевых цветов, одеялом раскинувшихся вокруг. В
тех местах, где было особенно много лаванды и лилий, Любаве
становилось душно и приходилось идти быстрее, чтобы не закружилась
голова. Шаг за шагом, поворот за поворотом, она прошла и
Корабельный лес, и Сорочью балку, и очнулась только когда вышла на
берег Чернушки, речки, что спускалась с самых вершин. Отсюда была
видна и Плётка – высокая скала, разрезающая пологий склон горы
почти до самого ее подножья.