С тех пор Кононов при всяком удобном
случае Прохору парсуну ту поминал.
— Да как же его опознать, коли от
лица ничего не осталось? — рыкнул Прохор. — И с чего вообще взяли, что это он?
Бумаги при нём сыскались?
— Игнатий опознал, — проинформировал
Кононов.
Игнатий был кононовским дальним
родственником, и Михайла Фёдорович его опекал.
— Как твой Игнатий узнать его смог?
— Прохор обернулся, и Матвей заметил тяжёлый взгляд, которым его начальник
одарил копииста Чихачова.
Тот выдвинулся вперёд.
— Я Ладыженского знал хорошо, — тихо
сказал он. — Учились мы вместе…
— И что с того?
— Пятно у него было родимое. По нему
и признал.
— Где то пятно? — Прохор склонился
над трупом.
Игнатий замялся, и Прохор зыркнул на
него с подозрением.
— На заднице. С левой стороны. В
форме масти бубен… Его ещё недоросли наши бубновым валетом дразнили.
Прохор перевернул мертвеца лицом
вниз. Со спины одежда почти отсутствовала.
— Ну-ка посвети ближе! — приказал
Прохор одному из солдат.
Тот выдернул из сугроба факел и
занёс над телом. Матвей увидел на ягодице покойника большое синюшно-бордовое
пятно в форме ромба. Прохор поднялся.
— А племянник твой, никак, содомским
грехом[3]
баловал? — Он, прищурясь, взглянул на Кононова. — Откуда один мужик может
знать, что там у другого на заднице?
Стоявшие рядом копиисты захихикали,
а зеленоватый Игнатий чуть порозовел.
— Мы же жили в одной каморе, Прохор
Петрович, и в баню вместе ходили…
— Кто ещё его признать может?
Матвей понимал, что начальник
кочевряжится из упрямства. Из одной лишь неприязни к Кононову.
Самому Матвею Чихачов, пожалуй,
нравился, хотя прочие его недолюбливали. Игнатий был года на три моложе, как и
сам Матвей — сирота. Происходил из хорошего дворянского рода, да ещё и
образование получил прекрасное. Матвея мучило любопытство — в чём тот
проштрафился, что после учёбы в Рыцарской академии, зная математику, историю,
астрономию и четыре языка, очутился на службе в Тайной? Если бы не Прохор, вряд
ли бы одобривший дружбу подчинённого с вражьей креатурой[4],
он, пожалуй, завёл бы с мальчишкой приятельские отношения. Но раздражать
попусту непосредственное начальство не хотелось.
— Помнится, у Ладыженских этих слуга
был старый, — продолжал Прохор. — Ну-ка, Матюха, давай, сгоняй на Большую
Луговую да привези его сюда. Этот-то уж точно должен знать, где какая отметина
у хозяина была, коли он его сызмальства нянчил.