Поселение было небольшим, мы проехали его за пару минут,
обогнули невысокий холм и попали в реальность Бешеного Макса,
только в ней наступила ядерная зима: накренившиеся заборы,
собранные из железок, в том числе остовов кроватей, кучи какой-то
ветоши, присыпанной снегом. Это был дачный кооператив эпохи застоя,
когда сотни Плюшкиных тащили свой битый молью хлам на дачи, где он
медленно разлагался.
Наверное, в каждом городе есть такой могильник, куда не суется
цивилизованный мир со своим уставом, и перекошенные лачуги лепятся
к склонам холмов кучками дерьма.
Дороги тут, само собой, не посыпались песком или реагентом, и
машина несколько раз забуксовала, пришлось ее выталкивать.
Закончилось это царство ржавчины, гнили и некроза внезапно:
поворот, нормальная трасса, чистые ухоженные дома. Потом поле,
ручейки какие-то. И еще одна деревня.
Свернув с главной дороги, автомобиль остановился возле глухого
каменного забора с синими воротами. Я расплатился с таксистом и
набрал Льва Витаутовича. Он сбросил вызов, а спустя полминуты в
воротах распахнулась дверца калитки.
Я шагнул во двор, пожал сухую шершавую руку Витаутовича.
Посмотрел на его вполне скромный дом стандартной советской
планировки, обитый шпунтованным брусом с резными ставенками,
просторными сенями и, судя по окну, комнатой на чердаке.
Витаутович взял меня за подбородок, повернул мою голову
вправо-влево, изучая ссадины, кивнул своим мыслям.
— Неэстетично, но ничего фатального. Давай в дом, а то я
раздетый.
На тренере был легкий спортивный костюм, ботинки, куртка.
Похрустывая выпавшим за ночь снегом, мы вошли в сени, которые
парень лет шестнадцати украшал сосновыми ветками.
— Здрасьте! — бодро пробасил подросток и занялся своим
делом.
А вот внутри дом выглядел современным: высокие потолки, ровные
стены, просторные комнаты, кухня совмещена с гостиной. На стенах —
фотографии балерины. Вот эта яркая брюнетка солирует, вот держит
букет роз. Вот она в красном вечернем платье… А вот ее фотография в
траурной рамке. Видимо, мой тренер — вдовец.
Спрашивать я не стал, а Витаутович не спешил распространяться.
Мы разделись в прихожей, он кивнул на стеклянный стол в окружении
кресел, застеленных шкурами. Но прежде чем сесть, я вручил тренеру
новогодний бумажный пакет с коньяком.
Витаутович заглянул внутрь, вскинул бровь, но радости или
недовольства не выказал. С чего вдруг я решил, что он разбирается в
алкоголе? Вдруг выхлебает благородный напиток из граненых стаканов
с каким-нибудь Петровичем?