А я — лежал. Ощущал голой спиной грубую каменную поверхность
алтаря, чувствуя напряжение в мышцах рук, привязанных, неудобно
вывернутых за голову. Беспомощный и обречённый.
Это было не видение — уж в них-то я научился разбираться! Я
реально, во плоти, безо всякого раздвоения личности находился на
алтаре чёрт его знает где! Замечательным образом подготовленный к
жертвоприношению — кроме “милого” личика жрицы, я заметил и
массивный кинжал с каменным лезвием в её руках.
Непонятно как, но я понимал: всё, что случится со мной здесь,
будет по настоящему. То есть, если Куава пронзит мне сердце своим
тесаком здесь, то там, в сарае, я умру. Без понятия, как это будет
выглядеть: может я просто мешком сползу на пол, а может разлечусь
по стенам облаком кровавых брызг. Неважно, в общем-то. Главное, что
смерть моя будет настоящей. Окончательной и бесповоротной.
При этом страха я, почему-то, не испытывал. Должен бы, по идее,
но не боялся. Смотрел на инку с любопытством и ждал, что будет
дальше. Словно участвовал в театральной постановке, а не готовился
отправится на встречу с Господом.
— Кровь Инту привела тебя сюда, под его взор! — торжественно
возвестила жрица. Никакой ломаной латыни, я понимал её прекрасно,
хотя говорила она, вероятно, на родном языке. — Он смотрит на тебя,
предавший кровь!
Отвечать я не стал. Во-первых, не знал что именно говорить, а
во-вторых, понимал, что ответ девушке и не требовался.
— Сейчас Инту испытает твоё сердце, Ткач, — продолжила Куава. —
От Его света ты не сможешь скрыть ничего! А потом я убью тебя.
“А она симпатичная, — в этот момент пришло мне в голову. — Без
этого мешковатого тряпья, с макияжем и сложной прической. И глаза
такие… выразительные! Надо же, не разглядел!”
Инка подняла нож и рассекла мне грудь.
Боль была жуткая. Мне никогда раньше не вскрывали грудную
клетку, да и те немногие операции, что я пережил в прошлом,
проходили под наркозом. Основные травмы у меня, как и положено,
были в детстве, но сейчас я помню о них что угодно, кроме самого
ощущения боли. Сейчас же вся она, помноженная на сто,
вернулась.
Но не закричал.
Я чувствовал, как расходится под острым лезвием плоть. Слышал,
как хрустят разламываемые ребра. Ощущал, как толчками
выплескивается из моего тела кровь. Видел, как серьёзная
девочка-жрица запускает мне в грудь обе руки и, спустя миг,
поднимает к солнцу моё бьющееся сердце. Но продолжал молчать.