– Но я не желаю. – Я резко подалась вперёд, немного расплескав
чай по блюдцу. Слова вырвались у меня быстрее, чем я успела
прикусить язык. Я стушевалась на секунду, но скоро поняла, что
сказанного не воротить. – Я не хочу обратно, Сергей Александрович.
Прошу, я не помешаю.
– Вера Павловна. – Мужчина мягко мне улыбнулся. – Я уверен, что
Вы мне не помешаете. Я лишь переживаю за Вашу честь. Жить в доме
мужчины, который Вам никто, да ещё и с такой репутацией…
Он не стал продолжать, но было понятно без слов. Как же
объяснить графу, что уж ниже падать мне точно некуда? Но вместо
этого я лишь сказала:
– Позвольте мне самой тревожиться о моей чести. Всё что я прошу
– приюта. – Я крепче сжала тонкую ручку чашки, впиваясь взглядом в
лицо Голицына. Он размышлял некоторое время, также внимательно
глядя на меня. Удивительный мужчина, по его лицу было непонятно,
что же у него там в голове. Я не могла предсказать, но остро
чувствовала, что сейчас решится моя судьба. В конце концов, граф
вздохнул, отводя взгляд к огню.
– Мой дом – Ваш дом.
Наутро, несмотря на все волнения вчерашнего дня, я проснулась
удивительно бодрой и воодушевлённой. Быстро оделась в свежее
платье, последнее из тех, что было прилично надевать днём, привела
в порядок копну непослушных волос, готовая отправляться к завтраку…
Как завтрак пришёл ко мне сам. Точнее, пришла Аглая, осведомляясь,
может ли она подать чай. Я так привыкла к семейным завтракам в доме
Толстых, что не сразу поняла, что экономка предлагает принести мне
еду прямо в отведённые мне комнаты.
– А что же, Сергей Александрович уже уехал? – Я удивлённо
хлопала глазами, глядя на дородную фигуру Аглаи в дверях.
– Барин привыкли завтракать у себя. – Также удивлённо женщина
смотрела на меня.
– Хм. – Я по старой привычке принялась накручивать на палец
локон волос, выбившийся из причёски. – Может, попробуем его оттуда
выкурить? Все ж таки у графа гости.
Аглая посмотрела на меня с хитрым прищуром, улыбнулась.
– Попробую что-нибудь сделать. – Кажется, экономка была не
против моего маленького штурма одинокой жизни Голицына. Сидит себе
сычом в своём кабинете, завтракает у себя, ночует, небось, в
обнимку с бумагами. И я чудесно понимала Сергея Александровича.
Там, у себя, я тоже больше всего на свете любила маленькую
комнатку, которую отец переоборудовал в мой кабинет, и не очень-то
любила, чтобы кто-то вытаскивал меня из моей уютной скорлупы. Быть
может, поэтому я выбрала профессию, в которой ты чаще общаешься с
бумагами, чем с людьми? Но сейчас душа требовала социализации. Я бы
и рада сказать, что бедный Голицын просто попался под руку, но,
честно говоря, я была рада его молчаливой и приятной компании.