– Ну, а германец?
– Убился, – ответил Степан.
– Ура! – закричал Зыков. – Туды ему и дорога!
Лёшка слушал, а у самого душа замирала. И представлялась ему одна картина необычнее другой. Не Степан ходил в штыковую атаку под городом Перемышлем, и вовсе не Степан спасал полковое знамя, брал в плен генерала и сбивал германский аэроплан, а он, Лёшка. И полным георгиевским кавалером тоже был Лёшка. А потом мальчик приехал в Москву. Все с завистью смотрели на героя. И Наташа смотрела. Плакала, просила прощения, но он проходил мимо.
– Ну, а как оно, начальство? – расспрашивал дядя Ипат. – Как генерал? Стало быть, доволен?
– Да всякое бывает.
– Ну, а германца как, скоро побьем?
– Да может, и скоро. Только вот большевики сильно смущают. За «долой войну» большевики.
– Они и здесь кричат, – произнес дядя Ипат. – Эх, времечко. Оно-то при царе надежнее было.
– Да все едино, – ответил Степан. – Замаялся народ. И солдату война – во! – Он провел рукой, словно ножом по шее. Потом наклонился к дяде Ипату, проговорил тише: – Войну-то пора кончать, батя. Поди, правы большевики.
Дядя Ипат удивленно глянул на сына, ничего не ответил.
– Ну, а как у вас там, на фронте, с овсом? – спросил неожиданно.
– Да будя вам, – вмешалась тетка Марья. – От леший, – набросилась на мужа, – и чего привязался!
– Цыц, дура! – крикнул дядя Ипат. – Надолго ты, сынок? – обратился к Степану.
– На три дня.
– Ну, выпьем.
И они выпили за скорейшее дарование победы российской армии.
На следующий день Степан решил вспомнить старое, запряг коня и с утра выехал в город. Следом за Степаном поехал и Лёшка. Люди останавливались, смотрели на георгиевского кавалера. На Тверской, у Страстного монастыря, вокруг Степановой пролетки собрался народ. Набежали кадеты, студенты, какие-то дамочки. Они кричали «Ура!» и «Слава герою!».
Неожиданно в пролетку полез какой-то субъект в пенсне. Выкинув вперед руку, стал говорить о спасении Родины, о защите революции и еще о чем-то, но Лёшка не смог расслышать: его оттеснили в сторону.
И снова все кричали: «Ура!», «Браво!», «Слава герою!». И Лёшка кричал со всеми.
Потом появился какой-то инвалид, тоже полез в пролетку и, потрясая в воздухе культяпками, посылал проклятия германскому извергу.
Толпа гудела, двигалась, кричала и возбуждалась все больше.
– Ра-се-я! Матушка! – ревел инвалид. – Не отдадим Ра-се-ю!