- М-да, предложение ваше весьма необычно, - он глянул мимо меня,
уставился в одну точку. Потом вдруг попросил: - Откройте,
пожалуйста, окно. Погода разгулялась, солнышко выглянуло, а я тут
сижу взаперти.
Я исполнил его просьбу, подошел к противоположному от его
кровати окну и после некоторой борьбы с закрашенными петлями,
распахнул его настежь. В палату ворвался чистый и свежий воздух,
наполненный соленым ароматом моря. Макаров с блаженством потянул
ноздрями, прикрыл глаза и только после этого, сказал:
- А лозунги у этой вашей партии какие? Что вы будете
декларировать? Царя свергать?
- Знаете, если говорить по-честному, то мне все равно кто будет
у власти – Николай ли, брат ли его или же сын Алексей, или же
Керенский, который возглавит временное правительство после
революции в семнадцатом. Мне это на самом деле безразлично. Главная
моя цель в том, чтобы как можно скорее завершить предстоящую войну
с германцем, не допустить развала страны и предотвратить
гражданскую войну. И большевиков ко власти не пустить ни под каким
предлогом.
- Вы так не любите большевиков?
- Дело не в любви. Просто при них прольются реки крови, а
гражданская война окончательно разрушит страну.
- Тогда почему бы вам сейчас, пока это все не случилось, не
разобраться с Лениным? При ваших-то капиталах это будет не сложно
сделать.
- Да, это будет не очень сложно. Но, Степан Осипович, не все так
просто. Их сейчас трогать нельзя, потому как в этом случае мы
настолько изменим историю, что в дальнейшем мы не сможем понять
куда разовьется ситуация и все наши прогнозы полетят к черту. Нет,
уж лучше убрать их в самый последний момент, когда их приход вдруг
станет неизбежным. Да и убью я Ленина, а на его место встанет
Троцкий, про которого я почти ничего не знаю. А этот тип настоящий
фанатик, он мечтает разжечь революцию по всему миру и не гнушается
для достижения своей цели любых, даже самых мерзких методов.
Недаром у нас даже во времена Союза ходила присказка – «врет как
Троцкий».
Конечно же, я сказал эту присказку не этими литературным словом,
а самыми что ни на есть жаргонным матерным. Адмирала это не
шокировало – у них во флоте офицеры и не такое себе позволяли. К
тому же и он сам, поднявшись с юнги, позволял себе крепкое
выражение. Так что моя фраза его не покоробила, а как раз наоборот
– послужила неким доказательством моей правдивости. И он эту фразу
усвоил, сохранил себе в память, и спросил: