- Димочка, тебе плохо? – спросила Людмила
Сергеевна.
Его голос звучал приглушённо, будто вдалеке.
- Опять сердце пошаливает, - сказал я.
- Тебе нужно присесть.
- Сейчас всё пройдёт. Не переживайте.
Заставил себя улыбнуться.
И боль действительно притихла. Утренние таблетки
подействовали – как раз вовремя: я потянулся за новой дозой
лекарств. Зато закружилась голова. Будто я резко встал. Я
пошатнулся, но устоял. Видел, как шевелились губы на лице у
Гомоновой. Но не расслышал ни слова. Будто оглох. Заметил тревогу в
глазах своего бывшего институтского куратора – когда меня резко
повело в сторону, и я сообразил, что всё же падаю. Перед глазами
мелькнул памятник Пушкину. «Неужто мы успели навернуть круг по
парку?» - подумал я за мгновение до того, как провалился в
темноту.
***
Я склонил голову над раковиной, смотрел на падавшие из крана
капли. Невольно вёл им подсчёт. И шарил в памяти. Но не находил ни
одного воспоминания, что следовало бы по временной шкале за моим
падением в парке. Январь. Двадцать пятое число. Зареченск. Завтрак,
встреча с сыном, прогулка с Людмилой Сергеевной по Пушкинскому
парку. Всё это было словно вчера. А потом – пробуждение в комнате
общежития. Зелёная (точно не январская) листва на тополях за окном.
И лицо незнакомого паренька в зеркале.
Посмотрел на тюбик зубной пасты, что сжимал в руке. «Поморин» -
раньше такой не видел; или видел, но позабыл об этом. Отвинтил
колпачок, попробовал пасту на вкус. Мятная. Невкусная. Сплюнул
остатки пасты в раковину. Смыл их водой. Бывали ли у меня раньше
сны, когда я чувствовал привкус мяты, улавливал удушающий запашок
хлорки, ощущал головную боль? Помню, как во сне понимал, что сплю,
пытался те сны продлить или прогнать. Но такие, похожие на
реальность вплоть до мелочей, не припоминал.
А если рассмотреть версию со смертью? Предположить, что я всё же
умер там, в январском парке – моё тело отправили в морг, а не в
реанимацию. Что тогда? Не помню светлого тоннеля и доброго старца.
Где я сейчас? В раю, в аду или в чистилище? Уж точно не ушёл на
перерождение: у моего отражения не облик младенца и даже не мой
собственный (это если предположить, что я случайно заглянул в
собственное будущее, а не прожил в нём десятки лет). Переселение
душ? «Янки при дворе короля Артура»?
Я повернулся к окну. Коснулся взглядом стен домов, что виднелись
сквозь листву. Знакомые – сомневаюсь, что спутал бы эту часть
зареченского проспекта Ленина с любым другим местом: уж очень часто
я замечал её, глядя в окно. Вот и сейчас мне казалось: видел эти
дома буквально вчера. Но не пошарпанными временем и непогодой, как
сейчас. А совсем иными – свежеокрашенными, с пластиковыми
стеклопакетами, застеклёнными балконами. Помнил я их и в нынешнем
состоянии – похожими они были в первой половине девяностых
годов.