Так и не решив, что могло вызвать
сегодняшнюю попытку наложить на себя руки, Аннушка без стука
отворила двери библиотеки.
Сцена, представшая её глазам, вполне
соответствовала ожиданиям. Отец возвышался в центре комнаты, а мать
стояла перед ним на коленях, молитвенно сложив руки перед грудью.
Единственное, в чём, как оказалось, ошиблась Аннушка — это число
участников драмы. За огромным письменным столом расположилась мать
Ивана Петровича — Александра Степановна Кречетова, урождённая
Лобанова. Вид она имела скорбный, спину держала прямо, а брови
насупленными. Больше всего Аннушку удивило и обеспокоило то, что
бабушка выглядела семидесятилетнею старухою. За прошедшие после
своей кончины годы Александра Степановна никогда ни являлась на
глаза любимой внучке иначе, чем в облике молодой, цветущей женщины
двадцати пяти — тридцати лет. И вот теперь она наблюдает за
разворачивающейся перед ней трагедией, даже пальцем не пытается
пошевелить, чтобы прекратить этот фарс, и выглядит так, как
выглядела незадолго до своей смерти.
— Бабушка, милая, что произошло? —
воскликнула Аннушка, так потрясенная её видом, что даже
беспокойство об отце отошло на второй план.
— Анна! — вскричала Татьяна
Михайловна, вскакивая с колен. — Как можно? Ты ворвалась без стука!
Застала отца своего в попытке оставить меня вдовою, а вас сиротами!
Я изо всех сил стараюсь остановить его уже занесённую для удара
руку, а ты! Ты! Ты предпочитаешь начать задушевную беседу с
призраком! Ты бы ещё здоровьем Александры Степановны
поинтересовалась! Которая, к слову сказать, даже не сообщила о
своём присутствии и не помогла ни мне, ни мужу моему, между прочим,
своему сыну!
— Передай этой дурёхе, — выговорила
Александра Степановна скрипучим голосом, — что я от них не
скрывалась и не пряталась, а ежели у них ни ума, ни сердца не
хватает, чтобы меня видеть, то это не моя вина, это беда моя. А еще
передай, что сыну своему я помочь не в силах, коли он до сей поры
ума не нажил, так уж, видимо, дураком и помрёт. Да скажи, чем
скорее помрет, тем меньше глупостей наделать успеет. А то ещё пара
таких делишек, и пустит вас всех по миру, а потом себе пулю в лоб.
Ему что! Его в уютный гроб, а вас на паперть, милостыню просить!
Так что скажи этим двум великовозрастным остолопам, что сыну я уже
помочь не в силах. Видно, в детстве пороть нужно было, как все
соседи своих детей пороли. Ну, это мой грех, и я за него наказана.
Своими глазами вижу, что из моего ангелочка кудрявенького выросло,
да исправить уже ничего не могу. А вот матери твоей, тебе, твоим
сестре и брату я помогаю! Тем, что не вмешиваюсь. Могла бы — сама
на курок надавила бы, а то эдак-то он и до вечеру не застрелится, а
может, и вовсе передумает… А что натворил сыночек мой ненаглядный,
пусть они тебе сами расскажут, у меня такие мерзости ребёнку
рассказывать язык отсохнет.