– Ну-ну, – только и ответил он. – А ты все такая же красивая, как и прежде. Малуша смущенно молчала, опустив голову, и лишь украдкой, исподволь, поглядывала на Святослава.
– Княгиня поклон тебе прислала. Помнит тебя.
– Она была очень добра ко мне. Тепло разливается в груди, как вспомню ее. Возле хаты Корж разговаривал с Вогулом и другими комонниками, с которыми хаживал в походы, когда раздался зов князя.
Вогул встрепенулся и пошел на зов. Войдя в избу, он молча поклонился Малуше, а на кивок князя вынул из-за пазухи какой-то сверток и положил на столешницу. В нем что-то глухо звякнуло.
Святослав махнул рукой, отпуская гридня.
Через некоторое время князь вышел наружу и обратился к Коржу:
– Береги ее, а пуще береги мне сына. Помню тебя – жизнь спас и верным товарищем был. А это кто? – кивнул он на Праскеву.
– Жена Остера, что погиб об печенежской стрелы, когда те ночью напали на нас. Теперича нам с Малушей помогает по хозяйству.
– Славный был вой, жаль терять таких, – Святослав похлопал Коржа по плечу. – Ну, берегите себя.
Князь, а за ним и комонники вскочили в седла и быстро поскакали в сторону Киева.
– Чем это он тебя одарил? – спросил Корж, войдя в избу и указывая на сверток.
– Глянь, – бросила Малуша, пристраивая ребенка к груди.
Едва управились с весенним севом, как в селище рода Коржа приехал тиун с несколькими обельными холопами[79].
– Чего это они? – дивились люди. – Для полюдья рано.
– Кто же знает? – пожала плечами Праскева.
– Кабы в поход, то прибыл бы гридень или тысяцкий, – рассуждал Корж.
Однако тиун со своими людьми молча проехал сквозь весь конец, ни с кем не заговаривая, а на пригорке, на околице, холопы стали воздвигать намет[80]. А на следующий день в лесу застучали топоры и к намету стали стаскивать бревна.
На правах старейшины рода Корж подошел к тиуну и спросил, что задумали строить возле их родового селища?
Тиун, растелешенный от жары, сидел в тени намета на стольце и рукавом вытирал пот с лица.
Поклонившись и назвав себя, Корж осторожно заговорил:
– Не серчай на смердов – спрашивают: что это здатели[81] робят?
– Не велено сказывать, – нехотя отозвался тот, а потом приказал принести ему холодненького сыта. – Да людишек пришли в помощь.
Спорить с тиуном – себе дороже! Пришлось местникам ежедневно носить княжьему слуге и сыту, и хмельной мед. Но как ни хитрили люди, как ни пытали, тиун так и не сказал правды.