Марк уселся на скамью напротив
бородача. Кэй с неохотой опустился рядом и застучал ботинками по
земле, точно ему уже не терпелось идти дальше.
— То есть, ты набросишься на любого
человека, если он окажется рядом?
Суррей потупил взгляд:
— Кристоге говорит, что нет. Он мне
вколол что-то и сказал, это обезопасит всех.
Не нравилось Марку, как все
завязывалось вокруг Кристоге. В своем доме — да и в городе, пожалуй
— афенор был царем и богом, и от этого все увиденное приобретало
какие-то нотки безысходности, словно делай не делай, а все равно
окажешься на месте переделанных или повешенных.
Марк продолжил расспрашивать:
— Ты говоришь, люди отличаются по
запаху, а как? Ты видел кого-нибудь из людей, кроме меня?
Кэй бесхитростно улыбнулся:
— О, у каждой расы свой запах,
потому что у них отличается кровь. У афеноров она яркая-яркая, как
жидкий огонь, а железом так пахнет, будто наковальню нюхаешь. У
эйлов еще медь чувствуется, как от свеженькой монеты. У них и кровь
с голубым отливом. От тебя тоже пахнет железом, но слабее, чем у
афеноров, и есть что-то еще, я пока не могу определить что, но если
надо будет, я тебя и под землей найду!
Суррей рассмеялся шутке, но Марк
услышал в ней: «Сиди. Смирно. Тебя найдут». Однако расспросы он
решил не прекращать и отвел взгляд, изображая смущение:
— Я видел в доме одну девушку, но
она не говорит, какой она расы. Ты, наверное, знаешь? Я про
Дракона.
На лице Кэя медленно проступила
лукавая улыбка:
— А почему ты спрашиваешь? Она тебе
понравилась? Я слышал, когда мы были в саду, твое сердце стучало
громче положенного.
— Это тахикардия. Ты слышишь стук
сердца?
— Тахи... Кто? Да, слышу. Но это
надо быть совсем рядом. А вот нюх у сурреев отличный! Поэтому
городские работают в полиции или тюрьмах — никто не уходит от них.
А про Дракона: она же Переделанная, у них всегда слабый запах, и он
отличается от других. Я и сам не знаю, какой она расы.
Кэй продолжал постукивать ботинками
по земле и заглядываться в сторону улицы.
— Пойдем?
Кивнув, Марк вернулся к дороге. Мимо
проехал трамвай: длинный вагон был выкрашен голубой краской, и за
ним вилась темная дорожка дыма, люди выглядывали в незастекленные
окна. Двигался трамвай достаточно медленно, ловкий паренек-прохожий
даже запрыгнул на подножку, но старик с осликом, груженным двумя
баклажками, быстро остались позади.