Нет, нет. Сказать подобным образом возможно, но ведь не значило
бы это, что ему известно ещё об одном человеке, об ещё одних людях?
Что за противоречие вселилось в мое сердце?
Почему мальчик, младенец, которому недавно поддались впервые
звуки, не считает свою семью единственными людьми в мире, с учётом,
что он больше никого не видел? Я не слышал от него вопросов. Я и
сам их особо не задавал, но как только ребенок учится сносно
говорить он должен познавать, совершать ошибки, спрашивать,
ведать.
Но никто. Ни он, ни я. Никто не задавал вопросов, не учился, не
познавал новое, не совершал ошибок. Со мной понятно, я уже все
знаю, мне не надо спрашивать, что такое нож и для чего он нужен. А
что с Рудэусом?
Кто он?
— Непонятные закорючки… — за время серьёзного внутреннего
монолога, объект обсуждения достал большую книженцию и даже начал в
ней копаться глазами. Уже и диагноз поставил. Шустрый малыш, а
малыш ли?
— Дай посмотреть, — отодвинув в сторону Рудэуса, это проделать
было проще, чем поднять книгу, до того она была велика.
Отодвинув недовольное дитя, в сторону, глаза вцепились в буквы и
словосочетания.
«Нечто подобное…»
— Я могу разобрать, — письменность, схожая тем, что было на
родине. О чем говорить, я мог прочитать отдельные слога и некоторые
слова в этой книге… правда смысл для меня они несли альтернативный.
А я ещё думал, чего это Зенит и Пол говорили на коверканном языке.
Я ведь благодаря этому так просто свыкся с новой устной речью.
Взгляд метался достаточно хаотично, чтобы со стороны было понятно,
мне этот язык непонятен, впрочем, мои губы говорили обратное. Смысл
мне дался легче. Много легче. Правда получалась у меня складная
белиберда из «собака держала тепло и гоняла собака». В общем,
непонятно и явно не соотносилось с картинками магических кругов,
которые красиво, но не абсолютно ровно были выведены в книге. Пусть
та и была написана от руки, мне казалось тут хотя бы линейка
существует.
— Откуда? — с интересом вопросил меня брат, предварительно взяв
за плечо и чуть притянув к себе.
— Раньше видел, — мой взгляд не отлучался от книги и букв.
— Что?
— А?
Тут, я взглянул на лицо Рудэуса. Серьёзное и удивленное.
— Ты… тоже переродился?
— Что значит «тоже»?
Если мне приспичит удивиться, войти, нет, выйти за черту
нормальности лица, то желалось сделать это чуть более лучше,
элегантно, как в фильмах. На своем веку я, должен признать, видел
не так и много историй, где мое естество выступало сторонним
наблюдателем. Оно ведь, как в наше то время, все от первого лица.
Кому не захочется прожить жизнь героя, злодея, или к примеру
кузнеца, в далеком посёлке? Как не раз и не два, срывалось с моих
уст, клеточная память, позволяла мне пережить немало событий от
первого лица. В таком случае, когда дело заходило о фильмах и
актёрах… это на подобии театра для людей двадцать первого века,
столь же наиграно и неправдоподобно. Вот и сейчас, драгоценные
слова, вопросы были сказаны, они рассыпались подобно песку и
разбились как стекляшка, иль хрусталь.