Хм, мир несколько секунд моргал, вторил моим глазам и их
удивлению. Словно пространство вокруг исказилось в рыбий глаз.
Раздулось, расширилось и исказилось.
«Так вот что», в тихом омуте прозвучали эти слова. Понятные мне
буквы не мои. Их молвил ошарашенный Рудэус, мой брат. Пусть брат и
оказался кем-то другим. Кем именно? Если оглядываться на наши общие
воспоминания, мне вырисовывалась картина… извращенца, что
натягивает трусы на голову. А я ещё собирался воспитать из него
достойного брата, которого я никогда не имел, к сожалению. Но тут
не воспитывать — перевоспитывать, а это слишком тягостно на мою
душу.
Неловкая тишина перебивалась слогами слов, которые неумело, с
ленцой присущей пьяницам по пятницам у графофона.
«Ага», оповестил я, на вопрошающее утверждение брата моего
дражайшего. И перед кем мне душу изливать теперь? А что имелось на
уме у Руди? Ласковый Руди, несмышлёныш, так быстро повзрослел в
Рудэуса. «Что будем делать?» Как мелкий шкет, что, впрочем, не
исключено, Рудэус сжался, вдавил голову в плечи. Он подобил
скорости света, так быстро преобразиться не каждый солдат успеет.
Переобуться только не успел.
Радости тот факт, что он перерожден, и прошел по тому же колесу
Сансары, что и я, мне не прибавляло. В его тычущем на пол взгляде
оказалось точно то же, что и у меня. Нам неприятно разузнать о
правде. За ложью скрывалось что-то мягкое и теплое, пушистое и
приятное. А вот правда — точно наоборот: холодное, резкое,
неприятное.
— Что поделать, — рефлексировать мне не впервой, и как-то
обособленно с этим заниматься не хотелось. Пусть. Я приму. Смирюсь
и буду жить дальше с высоко поднятой головой. — не умирать же
теперь. Уж если ты переродился, будь добр, развлекай.
— Кого?
— Меня.
***
Ровно год и три месяца, столько времени я называл брата
уменьшительно ласково. В последующих своих воспоминаниях, считал
его только и лишь только Рудэусом. Мой брат, с другого мира. Не
считая духовного различия, оно касалось и ментального. Наши кровные
узы не меняли то, кем мы являлись. Сказать наверняка, в свои первые
года я мог с уверенностью. Сознание определяло бытие.
И так сложилось неприятно, что помешенный брат получил себе в
распоряжение мысли и память этнического монголоида, в то время как
мне достался европеоид. Да, знаю, различия минимальны, все же после
третьей мировой, мало кто вообще задавался вопросом национальности
и этнических групп, но оставались знаменитые рода.