того мешочка?
Она умильно улыбнулась и кивнула на
мешок с мертвечиной, запнутый кем-то под сидение. Наталья пожала
плечами и с гримассой отвращения подпихнула ногой мешок по проходу.
На полу остался осклизлый, бурый след.
Бабка что-то забормотала внезапно
сильным, зычным голосом, и возня в сумке тут же стихла. Тогда она
отстегнула ремешок, откинула крышку и, вывалив содержимое мешка, а
следом сунув и банку огурцов, торопливо застегнула обратно.
- О-от так от, малята…, -
прошепелявила она своим уже привычным голосом, - и огурчик на
закуску…
Из сумки послышалось радостное
ворчание и звук разгрызаемого стекла. Наталья невольно схватилась
за щеку, словно у нее разболелись зубы.
- Так вы к Ардану? – бабка снова
обтерла губы и развернулась на сидении, выставив ноги под ситцевой
юбкой в проход, - Первоходы, вижу?
- Да… мы первый раз… Надеюсь, и в
последний, - ответила Наталья. Бабка, не смотря на сумку, выглядела
самой безобидной, самой… мирской что ли. Почему бы и не поговорить?
– Вы его знаете?
- Доводилось пару раз навещать, -
ответила старуха со сдержанным уважением, - Давно он сидит.
Когда-то, помнится, мечтал вырваться. А сейчас… настолько погряз,
что и после Страшного Суда не выберется. Все камень искал, ждал.
Ну, и, как водится, дождался.
Она внезапно визгливо расхохоталась,
запрокинув голову, и так же внезапно умолкла, продолжив:
- Как был лопухом, так лопухом и
остался, хоть и взял себе этот… как его… псех-да-ним.
- То есть…, - Наталья встревожилась,
- Хотите сказать, что он не поможет нам?
- Поможет, отчего не помочь хорошим
людям, - старуха пожала плечами, зевнула и отвернулась. Наталье
показалось, что она говорила о чем-то совершенно другом… Она уже
хотела спросить, если «Ардан» – это псевдоним, то как звали Колдуна
на самом деле, но случайно ее взгляд упал на ноги старухи, и слова
застряли в горле. То, что она изначально приняла за резиновые
калоши, оказалось чудовищными копытами. Наверное, такие безобразные
лапы бывают разве что у каких-нибудь гигантских земноводных – вроде
бегемотов. Растеряв всякое желание продолжать беседу, она
отвернулась.
Медленный будильник застрял на одной
жалкой минуте от звонка. Второй – бодро отсчитывал последние
двадцать. Скорей бы…
…
Лёхе было два годика, когда Ирина
вышла замуж – и не абы за кого, а за бельгийского студента,
учащегося в МГИМО по культурному обмену. К моменту рождения
прелестной Полинки, Хавьер окончил ВУЗ и вовсю внедрялся в
коллектив бельгийского посольства в Москве, а Ирине снимал
квартирку неподалеку от родительской квартиры. Странный,
долговязый, с лошадиными зубами, выпуклым лбом и льняными волосами
– он вызывал у Натальи отвращение, и, одновременно, лютую зависть.
Потому что ее собственный светоч жизни – Мишка – после техникума с
трудом смог пристроиться лишь помощником мастера на местный
умирающий завод.