Тряска усилилась, и мне пришлось открыть глаза. Члены экипажа
удивленно переглядывались – на тренировках все проходило мягче. Я
сам не заметил, как вцепился в свой ложемент, ведомый то ли
инстинктом, то ли накатывающим страхом. Перегрузка росла. Меня
стало вдавливать в кресло, и вскоре я уже не мог оторвать рук.
– Это нормально? – крикнул кто-то сзади, но ответа не
последовало. По всему шаттлу разнесся визг системы пожаротушения.
Запахло гарью. И в этот самый момент меня тряхнуло с такой силой,
что, не будь я притянут к креслу полями, впечатался бы в потолок.
Хотя потолком он сейчас был лишь номинально. Шаттл начало крутить.
Определить, где низ, а где верх уже не представлялось возможным.
Вибрация усиливалась, от пилотов не было никаких вестей – наши
отсеки были разделены герметичной переборкой. Должно быть, в кабине
сейчас несладко, пилотам не позавидуешь, но посадить нас на планету
было их работой. Собственно, их только к этому и готовили всю
жизнь. Жесткая перегрузка на один бок дала мне понять, что в данный
момент мы находимся в свободном падении, и пилоты еще не
сообразили, как вытянуть нас из этой нештатной ситуации. Судя по
всему, нас выронили из луча. «Магеллан» больше не сопровождал наш
спуск, и мы вертелись в штопоре. Я понял это за долю секунды,
бросив взгляд на ярко-алый свет, врывавшийся сквозь иллюминатор
внутрь «Ермака». Мы падали. Как самые первые космонавты. Падали и
горели. Причем находились в менее выигрышном положении – нас
закрутило. Еще со времен летной школы я помнил: штопор – одно из
самых опасных осложнений полета при условии, что у вас нет
тяговитых двигателей. По счастью, у нас они были. К звукам крушения
присоединился сначала тонкий свист, а затем и сильнейший рев
запущенных двигателей. Долго же они соображали. Постепенно боковая
перегрузка ослабла, нас вновь впечатало в ложементы. Работали
маневровые и маршевые двигатели. Голову уже повернуть не
представлялось возможным. Визги системы пожаротушения умолкли,
запаха гари не ощущалось. Наконец мы резко клюнули носом. По
ощущениям, мы просто нырнули вниз с одновременным торможением.
Заложило уши. Мы погружались в атмосферу. По четким кренам, ныркам
и спиралям, проделываемым «Ермак», было понятно, что пилоты
удержали тяжелую машину в воздухе, и полет (а это уже был именно
полет, а не спуск) контролировался ими. Нас перестало трясти. На
связь вышел первый пилот и скупо доложил о ситуации: