– Получается, Айболит как-то избавился от печати?
– Получается, – пожимает плечами лендра и начинает хлопотать,
раздавая завтрак.
– И теперь умрёт от голода или снова попадёт в ловушку, как
только выпьет кровь даже самой мелкой лесной зверушки?
– Да.
Мне прям нехорошо стало…
– Не жалей его, Дара, – подключается к разговору Иранна, – он
прекрасно понимал, на что идёт, когда срывал печать. Не мог не
знать, что ждёт его.
– Но зачем-то сделал это, – возражаю я и прикусываю губу.
– Может, потому что надоело быть рабом? – тихо произносит Сай,
не поднимая глаз от миски с едой.
Я застываю, затем встряхиваю головой и молчу. Вскоре мы
отправляемся в путь. Скачу рядом с Гелланом, продолжая жёстко
сжимать губы.
– Дара.
Нехотя поворачиваю голову. Надо же: мистер Молчун решил
заговорить.
– Что? – я не в духе и не собираюсь это скрывать.
– Не надо, – только он умеет вкладывать в одно слово слишком
много.
Дёргаю плечом и тут же замираю, чувствуя отчётливую вибрацию
спрятанного под плащом кинжала, Геллан настораживается, буравя меня
глазами, а я строю безразличную мину. Но его разве обманешь?
Наверное, я так никогда и не пойму, как он слышит и чувствует…
– Дара? – спрашивает, а глаза – остры, как льдистые кристаллы,
тело напряжено и готово встретить опасность.
Из фургона высовывается Милина мордашка, девчонка машет рукой,
Геллан чертит в воздухе знак – и наш маленький караван
останавливается.
Я вижу, как потерянно бредёт Офа, как молнией срывается с лошади
Геллан и быстро-быстро крутит сальто, чтобы успеть… Он быстр
настолько, что фигура его смазывается, как неудачный кадр. Кинжал
вибрирует невыносимо, и я прижимаю ладонь к телу, пытаясь усмирить
взбесившееся лезвие. Пальцам и бедру горячо.
– Жерель, – выдыхаю я, даже не успев удивиться, откуда знаю, что
впереди, между фургоном и глубокой расселиной, замерцало изменчивым
золотом немигающее Око Дракона…
Лишенная силы
Пиррия
Холодно – внутри и снаружи. Идёшь, оставляя кровь на осколках
замёрзших и разбитых луж. Цвет крови примитивен, в нём нет
многоликости пламени, но кровь согревает раненые ступни…
Кажется: молния застряла в сердце и превратилась в ледяное
стило. Мама, ты тоже чувствовала это, когда принимала злость и
бездушие небесного росчерка на себя?..
Ресницы слиплись стрелками и примёрзли к щекам – не открыть
глаз, не увидеть свет… Скованные холодом губы боятся сделать вдох,
чтобы не глотнуть иней и не превратить тело в выжженную дотла
стужу. Мама, тебе тоже было холодно?..