И только Андрей Георгиевич несколько
раз ловивший внимательный взгляд, несколько обеспокоился. Она что,
никак не успокоилась, маленькая проказница?
Но все в конце концов, закончилось,
прошло и это вечернее чаепития, при чем на оптимистичной ноте.
Николая радовал отечественный сахар, который внешние враги никак у
нас не отберут, Макурина же тешил тот факт, что он не зря оказался
в XIX веке и на доброе действие Бога ответил своим поведением. А
деньги… что деньги? Миллионы рублей XIX века, конечно, лишними не
будут, но, в конце концов, на тот свет, к Господу Богу, деньги и не
возьмешь, а земная жизнь проходит быстро. Первую тысячу можно еще
заработать с радостью, а сотую уже как-то откровенно занудливо.
После чаепития пришлось еще немного
заниматься делами. Виноват оказался Николай, который буквально
утащил Макурина с собой. Он же не только министр, но и
столоначальник Е.И.В. собственной канцелярии. Министр и
действительный тайный советник как-то не соотносились между собой
со столоначльником, но Николай «по-дружески» попросил его потянуть
и эту должность. А то ведь ни столичные дворяне-письмоводители, ни
бывший коллежский регистратор Гаврила (ныне титулярный советник) до
конца не тянули до своего начальника.
Поговорили немного, проработали
несколько документов, Николай напомнил, что завтра будет заседание
Государственного Совета, на котором ему надо обязательно быть.
Впрочем, все это мелочь, официальная причина побеседовать на важную
тему. Другое тяготило. С Турцией опять назревала очередная война и
российский император хотел обязательно поговорить со своим поданным
(шутка). Поговорить о грядущей войне он действительно хотел, но со
святым, а это две большие разницы, настолько большие, что император
выискивал серьезные причины, а когда святой, подумав, согласился,
заметно облегченно вздохнул.
- Господь наш Бог, - объяснил
Макурин, - считая, что все народы одинаковы, все же находит
некоторые народы излишне агрессивными. И если они опять начнут
войну, то неплохо бы их остановить. В турецко-российской войны
Россия делает богоугодное дело.
- А-а? - удивился цесаревич
Александр, который опоздал, но внимательно слушал разговор отца со
святым. Он уже знал, когда Макурин был министром, пусть не обычным,
но администратором, а когда становился святым. С первым можно было
поспорить, а отец даже приказать, пусть и очень вежливо и мягко, со
вторым только слушать и подчиняться, ведь иной раз через его лицо
явственно выходил сам Господь Бог. Но ведь спрашивать немного
можно, правда?