— Это почему слабоват? — нехорошо прищурился Сальвадор. Тучи его
праведного гнева стали практически ощутимы под толстыми
балками.
— Ну как — дочкин хвост так и не смог убрать за шестнадцать-то
годков.
— Она вам так поведала?
— Нет, она про хвост всегда молчит. Спросишь — глаза в пол и
улыбнется только, грустно так, аж слеза прошибает. И про папеньку
только хорошо всегда, сразу ясно — любит. Видать, всю жизнь он
положил, чтобы ее от того хвоста избавить, только где ему силенок
взять против настоящего заклятия. Люди у нас зоркие, догадались:
как ей совершеннолетие стукнуло — она и ушла из отчего дома, чтобы
на батюшку позору не наводить. Ведь все богатые его за великого
колдуна почитают.
Слабосильный батюшка знаменитой Леи Сальвадоровны опустил руку
под стол и поигрывал огненным шаром в ладони, думая — запустить его
только под рубашку парню для острастки или разнести в щепки все
заведение.
— А тут не навела позору? — протянул он медленно, пока не приняв
решения. — Дочь аристократа — а с чернью смешалась?
Парень посмотрел на гостя внимательнее. Сначала он не углядел
великой разницы между ним и собой, за среднего купчишку принял. Но
по речи заподозрил, наконец, что тот ничуть не простак.
— Разве сорную траву с розой смешаешь? — ответил он тем не
менее. — Сын кузнеца уже хотел ее замуж звать, только сам кузнец
ему шею мигом намылил. Сразу видно, что не нашего она полета птица.
Ее вся улица бережет, мы благодарить умеем. Тетушки пирогами
кормят, парни сундук побольше притащили, раму починили. Раньше
очень из окна дуло в морозы, теперь потеплее стало…А она только
“благодарю” да “не извольте утруждаться”. Такая она, наша магичка.
Принцесса.
Почему-то охота спалить улицу пропала, внезапная усталость и
опустошение заняли то место в душе мага, где только что бушевал
пожар.
Резким движением Сальвадор поднялся с лавки, бросил на стол
медные луны за сомнительную выпивку и покинул шумный кабак.
Снег на улице шел с самого утра.
Хорошо, что не мороз.
“Раньше очень из окна дуло…” - звучали в голове слова
корзинщика.
Маг прислонился к холодной стене трактира под широким козырьком
от непогоды, весьма в сей день уместным.
Это ее выбор. Он пока не принял его, но к чему все так
усложнил?
Вся улица холит и лелеет дочь, которую мимоходом изуродовал
родной отец. Она же, надо полагать, даже видевших все соседок
склонила к молчанию. Небось, еще и задобрила парой любимых шляпок
или кружевными перчатками.