Обруч коснулся головы. Через
мгновение нахлынула невыносимая боль. Я выдержал три удара сердца и
закричал. Я кричал, кричал и кричал…
Пришел в себя у столба
смертников.
Приставы вели к гранитному помосту
Дино.
— Эх, Николас, крепко тебе досталось,
— заметив, что я очнулся, заговорил старик Гюг.
— Да, — захрипел пересохшим горлом
Чекко, — ты, капитан, орал, словно жарился на углях в
преисподней.
— Заткнись, Чекко! — напустились на
него остальные. — Вечно лезешь со своими тупыми шутками.
Я молчал. Все стало безразлично.
— Эй, взбодрись, капитан! — попытался
ухмыльнуться Гюг. — Не все так худо, как тебе кажется.
Я поднял мутный взор.
— Антуан, благослови, боже, его
причинное место, — Лоис не смог отказать себе в последней
вольности, в богохульстве, — сказал, что твоя участь и так
незавидна, и не стоит ее усугублять…
— Короче, — перебил его Чекко, —
Антуан не стал отлучать тебя. Видел бы ты, как взбесился господин
Деспилье, а Даман, черт бы его побрал, вообще слюнями брызгал. Но
архиепископ стоял на своем, как скала. Нет, и все.
В душе я почувствовал легкость и
свободу. Не знаю, как такое возможно у столба смертников, но,
оказывается, возможно. Я с искренней благодарностью посмотрел на
Антуана.
Тем временем к нам присоединился
Дино.
На радость собравшейся толпе старший
пристав торжественно объявил:
— Приговор Высокого трибунала
королевства приводится в исполнение немедленно!
Многотысячное человеческое море
завопило от восторга. А еще твердят про просвещенный век!
Справа от гранитного помоста серела
каменная гранитная стена. Ее прозвали «Стеной казней». Она
появилась в Ревентоле в тот месяц, когда я кутил в здешних
трактирах. В те дни у Марии Луизы возникла серьезная проблема:
гильдия палачей взвинтила небывалую цену на свои услуги. Тогда-то и
выскочил, как чертик из табакерки, граф Альберт Деспилье. Пообещав
королеве-матери разобраться с палачами, он заимел должность
верховного судьи с весьма заманчивым денежным жалованьем и массой
привилегий, а вместо палачей привлек к казням королевских
аркебузиров, и теперь у этой срочно возведенной стены солдаты
расстреливали осужденных.
Эх, не думалось восемь месяцев назад,
что доведется стоять перед дулами аркебуз на площади
Правосудия.
Судебные приставы подошли к Лоису.
Его осудили первым, посему он первым предстанет перед Господом.
Лоису вставили в рот кляп, дабы не поносил короля и трибунал, а на
голову надели грязный мешок. «Милостивым» королевским эдиктом
преступников спасали от тяжкой доли смотреть в глаза смерти.