К столбу смертников, громыхая,
подкатился черный фургон. Внутри фургона находился священник,
который должен был свершить таинство покаяния, дабы избавить душиу
преступников от груза грехов. В фургоне имелось две дверцы: одна
около кучера, а вторая — у оси задних колес.
Лоиса подвели к фургону и толкнули в
распахнутую заднюю дверь. Через несколько минут кучер склонился к
крохотному окошку, а потом сообщил, что исповедь окончена. Приставы
отодвинули засов и, не церемонясь, вытянули Лоиса наружу. Нет, Лоис
не сопротивлялся, но и облегчать жизнь приставам явно не собирался.
Пусть сами тащат, коль им надобно.
Лоиса приволокли к стене и развернули
лицом к аркебузирам. Приставы торопливо убрались, и солдаты подняли
оружие.
— Пли!
Лоис упал без единого звука. Мы тоже
молчали. Каждый думал о своем.
За Лоисом последовали Гюг, Булез и
Чекко. Близнецов куда-то увели. Остались я и Дино. К столбу
приблизилась тройка приставов. Мой черед… Последнее, что я увидел —
это четыре окровавленных тела у испещренной пулями стены. Рот
заткнули тряпкой, а когда надели мешок, в нос ударил удушливый
запах мертвечины. Мешки использовались не один раз и долго не
снимались с расстрелянных.
Меня подвели к фургону и с силой
толкнули внутрь. Сзади с лязгом задвинулся засов.
На спине выступил ледяной пот. Почему
тишина? Неужто Даман подговорил священника, и я все-таки приму
смерть без покаяния?! Что-то скрипнуло, как будто каблук растер
пыль. Вновь лязгнул засов. На сей раз где-то впереди.
Мешок полетел на пол фургона.
Передо мной стоял высокий, крепко
сложенный человек лет сорока на вид, монашеский наряд которого
резко контрастировал с лицом воина. Незнакомец вынул из моего рта
кляп и тут же, деловито используя ключ с тюремным клеймом,
освободил от оков. Сначала руки, а затем ноги.
— Все расспросы после, — бросил он, —
а сейчас раздевайся. Донага и быстро!
Успев распрощаться с жизнью, я был
ошеломлен происходящим, мысли путались, но руки сами потянулись к
пуговицам. Удовлетворенно кивнув, незнакомец скрылся за тяжелой
дверью с решетчатым окошком, делившей фургон на две части. Через
миг мужчина вернулся и кинул мне сверток.
— Наденешь это, — сказал он.
За его могучей спиной показалась
обнаженная фигура. Человек одного со мной роста. Кожа его отливала
нездоровой синевой; лицо, казалось, окаменело. Он был неестественно
равнодушен. Монах отстранился, и обнаженный нагнулся к моей
рубахе.