От запаха ладана мутило.
— Доброго дня, отец Сэмюэль, — сказала Флоренс. –— Доброго дня,
дядюшка Оливер.
Оливер Силбер кивнул.
Они не спешили что-то ей говорить, и Флоренс заволновалась.
— Что-то с матушкой?
Отец Сэмюэль, похожий на старого бульдога с хитрым взглядом
лисицы, совершенно не по сану хохотнул.
— Похвально стремление дочери узнать, все ли хорошо с матерью
ее, но нет, дорогая Флоренс, — он сел в кресло напротив. — Сегодня
речь пойдет не о ней.
Кресло словно бы вздохнуло, потому что тело отца Сэмюэля больше
подходило не священнику, а грузчику в доках — так говорил кузен
Бенджи, сама Флоренс ни в каких доках, конечно, никогда не
была.
Тишина повисла такая, что до Флоренс доносилось хрипловатое
дыхание отца Сэмюэля. Ему было жарко — стояло начало лета, но
погода решила пошалить и жара нарастала. Худенькой Флоренс в ее
легком платье — нежный сатин цвета сливок, воздушная вышивка на
коротких рукавах, с волосами, забранными наверх, было душновато, но
терпимо, а вот отцу Сэмюэлю, должно быть, приходилось тяжело.
Делиться с ним лимонадом дядюшка Оливер не спешил.
— Осенью тебе исполнится восемнадцать, Флоренс.
Дядюшка говорил ласково и спокойно.
— Да, это так, сэр, — отозвалась Флоренс и потупила взгляд.
Светлый ковер под ногами сиял чистотой –— горничные вымывали его
каждый вечер, так что утром в кабинете пахло лимонным мылом.
Флоренс посмотрела на свои атласные туфельки и свела стопы вместе,
носок к носку, пятка к пятке.
— Десять лет я воспитывал тебя, как свою родную дочь, —
продолжил Оливер Силбер тем же тоном. Почти торжественным. —
Оплачивал твои наряды, твою учебу в пансионе, который, к сожалению,
разочаровал нас всех…
Отец Сэмюэль кашлянул, потому что при разговоре о пансионе
Оливер Силбер терял всю свою уверенность и спокойствие.
— Твои книги и еду на твоей тарелке, — закончил дядюшка
Оливер.
Его холодные серые глаза потемнели.
Силберы все были такими, холодными, как ледышки, только Флоренс
получила от отца другую масть: матушка говорила, что ее волосы
похожи на красное золото, тусклое от старости, но все еще
драгоценное. А глаза — как бренди, шутил отец, и они все смеялись.
Дядюшка Оливер смеяться не любил, делал это неохотно и редко.
–— Я благодарна вам, дядя, –— Флоренс снова опустила взгляд на
ковер.
Однажды она сама мыла его: чудодейственное лимонное средство от
грязных пятен щипало, когда попадало на царапины. Царапины были от
осколков: маленькая Флоренс, дочь незадачливого растяпы-художника и
взбалмошной Аделины Силбер, позора семейства, так не хотела
слушаться мудрого дядюшку, что с яростью бросила на пол хрустальный
стакан с бренди.