Странная все-таки у арна спальня. Если утром все предметы
обстановки показались мне мертвыми, то сейчас, в ночной полутьме,
они словно ожили, запульсировали неведомой силой, заискрились
настоящим исом.
Я настороженно посмотрела на громоздкие, выточенные из черного
дерева кресла, на огромный трехстворчатый шкаф, перевела взгляд на
кровать. Синее атласное покрывало было смято. И подушки лежали не
так, как я их укладывала.
Вообще-то убираться в хозяйских комнатах мне не положено, это на
Салту такая блажь нашла. «Хозяин едет, надо все комнаты в порядок
привести, а у нас рук не хватает, — заявила она и ткнула в меня
пальцем. — Иди наверх, приберись в спальне милорда. Если арн
недоволен останется — выгоню взашей». Вот я и старалась,
мыла-натирала, потому как уходить из замка не собиралась. Не время
еще.
Теплые отсветы упали на стены, выхватив из сумрака портрет лорда
Крона, и я невольно попятилась. В неярких всполохах огня лицо арна
казалось живым, а глаза светились алыми рубинами. Их взгляд
заставлял меня отступать все дальше, и я медленно пятилась к
выходу, пока не наткнулась на какое-то препятствие. Неужели до
самой двери дошла?
Я попыталась нащупать рукой медное кольцо, но вместо него пальцы
коснулись гладкой шелковой ткани. Создательница! Я стремительно
обернулась и оказалась лицом к лицу с ожившим портретом. Те же
резкие черты, тот же суровый взгляд, тот же алый блеск в чуть
раскосых, нечеловеческих глазах.
Отдернув руку, отскочила от замершего на пороге хозяина
замка.
Откуда он здесь взялся? Как же я его не услышала?
— Кто такая? — резко спросил арн.
Голос у него был низким, немного хриплым. Слова получались
отрывистыми, с непривычным акцентом.
— Ну, чего молчишь?
Я показала на горло, а потом вспомнила, что нужно поклониться, и
присела в подобии кнесса.
— Немая, что ли?
Я торопливо кивнула.
Арн смотрел на меня молча, тяжело, в глазах его клубилась алая
тьма. А потом она схлынула, и они стали пронзительно синими, с
угольно-черными зрачками. Я не могла оторваться, и словно
зачарованная глядела на свое отражение в них, ощущая, как
затягивает меня в воронку чужой души, как с головой захлестывает
переполняющей ее горечью, как леденеет сердце, застигнутое врасплох
испепеляющей болью.
— Что ты делала в моих покоях? — грозно спросил граф, и меня
словно строптивой волной на берег вышвырнуло.