Нет уж! Никогда больше не буду свой внутренний голос слушать,
хватит с меня прошлого раза! Я с усилием оторвала ногу и сделала
шаг назад. И в тот же миг все исчезло: и взгляд, и ощущение
ползущей по щеке букашки, и ужас, захлестывающий душу. И «паралич»
прошел. Видно, арн отступил.
Я сорвалась с места и кинулась вниз. Ступени мелькали одна за
другой, а я молилась только об одном — чтобы тот, кто смотрел на
меня из темноты коридора, не захотел поохотиться. Сейчас я не
боялась нарваться на Салту, не страшилась ни ее ругани, ни работы,
которой старшая могла меня загрузить. Наверное, я была бы даже
рада, если бы противная старуха оказалась на кухне. Увы. Когда я
влетела в пропахшее луком и кислым хлебом помещение, там никого не
было. Только медные кастрюли едва заметно поблескивали боками да
стекла буфета ловили отражение лунного света, проникающего сквозь
зарешеченные окошки.
Я оперлась о стол и попыталась отдышаться. Ну и денек сегодня
выдался! Вот тебе и тихий, затерявшийся в Алмазных горах замок, в
котором никогда ничего не происходит!
Настойка нашлась быстро. Она стояла на своем месте, на третьей
полке, в самом уголке. Брать с собой всю бутыль было рискованно,
поэтому я отлила немного жидкости в кружку, накрыла ту полотенцем и
вернула лекарство в шкаф. Главное, чтобы кухарка не заметила, что я
тут похозяйничала.
Обратный путь занял в два раза больше времени. Я осторожничала,
присматривалась, подолгу замирала перед очередным переходом и
только оказавшись за дверью нашей со Златкой каморки, облегченно
перевела дух.
Штефан
Он проснулся рано. Сработала привычка, сложившаяся за годы
службы. В походных условиях редко удавалось урвать больше
пары-тройки часов сна, но ему этого хватало. Наверное, он даже
любил такие вот ранние подъемы и ту особую тишину зарождающегося
утра, когда не слышно ни разговоров, ни звона оружия, ни ржания
коней, а все вокруг погружено в сонную дремоту. Штефану нравилось
наблюдать, как медленно, словно нехотя, отступает ночь, как
постепенно светлеет край неба, как наливается кровью нависающая над
горизонтом полоса и расползаются по земле настырные красные тени.
Было в этом что-то мистическое. Что-то, что будило в душе древние
верования и память прошлого. Он никогда не считал себя набожным
человеком, не верил ни в Аэста, ни в сварна, но в такие моменты
готов был признать существование какой-то силы, управляющей
мирозданием. Или поверить в Скарога — древнее божество своих
предков.