Я не ответил, шагнув к дикарю. Мне
важно было осмотреть пришлого. Нагнувшись, быстро снял с него
маску, под которой обнаружилось совсем ещё молодое лицо худощавого
чернокожего парня. Ничего примечательного, если не считать того,
что негры в Сибири являлись сами по себе большой редкостью. Даже
косточки в носу нет, или прочих уродств, какие можно увидеть на
фотографиях в альманахе о путешествиях.
Пальцы сжали пробковую маску,
украшенную зелёными и белыми перьями. Я явственно видел колдовство,
творимое этим чужаком. Может, это и есть то, что я ищу все эти
годы.
Пальцы быстро коснулись распоротой
штанины, испачкавшись в моей крови, а потом легли на край пробки,
оставив тёмные влажные отпечатки.
Ничего. А жаль.
Я положил маску назад. Заберу после
осмотра тела специалистами барона. В ней явно не будет никакого
научного интереса.
— Ждём, Ваня. Скоро подъедут за
ним.
— Долго? – спросил Бычков.
— С полчаса, – ответил я,
направившись к обшарпанной проходной завода, думая, что кирасиры
так и не прибыли нам в помощь, хотя прошло уже достаточно много
времени.
Через несколько шагов мир качнулся,
словно громадный бильярдный шар, который легко толкнули кием.
Пришлось остановиться, чтоб не упасть. В глазах на мгновение
потемнело, а потом снова стало ярким, зато пропали цвета, уронив
завод, стены и подбежавшего ко мне Ивана в сплошную серость, какая
бывает на чёрно-белой фотографии. Боль, которую я обычно не
чувствовал, ударила с десятикратной силой. Да так, что из глаз сами
собой побежали слёзы.
Иван стоял и что-то пытался у меня
спросить, но я его не слышал, лишь видел, как он раскрывал рот с
испуганным выражением лица. Вот оно, ради чего я ждал каждого
пришлого в надежде найти избавление. Моё тело не в ладах со мной
же, и начнись приступ десятком минут раньше, дикарь легко
расправился бы со мной. Приступы терзали меня не очень часто, но
всегда оставляли после себя несколько ночей бессонницы,
изматывающей похуже пытки палача.
Я тряхнул головой, чувствуя, как
тупая боль чугунными шариками ударилась о стенки черепа, словно
язычок в колоколе. Звуки и цвет потихоньку вернулись, а мир
перестал качаться, как корабль, попавший в шторм. Остался лишь
противный, медленно затухающий свист в ушах.
— Евгений Тимофеевич, с вами всё
хорошо?
— Да, – ответил я, сглотнув
подступившую тошноту морской болезни, и дотронулся пальцами до раны
на ноге.