Татарин кивнул и подошёл к самому
углу, а потом снова вытянул шею, вслушался в гортанные выкрики,
доносящиеся из разбитых окон и из-за прикрытой двери. Раздался
выстрел, слившийся с испуганным женским криком и сменившийся
воплями: «Нет, не надо, не надо!». Унтер закусил губу, а Марат
скривился. Я же внимательно наблюдал за лицом татарина.
– Похоже на говор афганских племён, –
быстро произнёс он, – но это не люди, а звери какие-то. Террористы,
поди.
Я кивнул, соглашаясь с его
словами.
– Сможешь поговорить?
Марат бросил тревожный взгляд в
сторону чёрных и пожал плечами, насколько это было возможно в
тяжёлой броне.
Я достал из кармана белый платок,
протянул ему. Пожилой татарин, отслуживший под знамёнами империи
уже больше двадцати лет, поставил у стены свою винтовку и поправил
шлем, а потом поднял руку с моим платком и вышел на открытое
пространство.
Все замерли. Я оглядел взвод, а потом
сунул зеркальце за угол и стал пристально всматриваться, остальные
солдаты замерли, прислушиваясь к происходящему. Один из кирасиров
нервно сжимал механической печаткой стальной крестик и шептал
молитву. Никому не хотелось боя.
Вместе с криками пленных,
причитаниями вдовы и шумом воды, льющейся из водостоков, слышались
жужжания электрических катушек и шуршание шарниров механических
кирас, делавших солдат похожими на смесь средневековых рыцарей и
броневиков. Широких, тяжёлых и неимоверно сильных.
Марат мелкими шажками пересёк почти
всё расстояние, а потом в какой-то момент из окна показался
бородач. Он сверкнул глазами и достал своё оружие. Марат только и
успел вознести руку и выкрикнуть что-то в знак приветствия, как
раздалась быстрая очередь выстрелов, заставив татарина прикрыть
лицо ладонью. А потом в окне показался стрелок с какой-то
штуковиной. Секунду спустя раздался сильный взрыв, подхваченный
хлёстким эхом. От этого разрыва выбило окна в домах, и стёкла со
звоном посыпались на мостовую.
Марат дёрнулся, словно его ударило
очень тяжёлой кувалдой, а потом объятый сизым дымом с лязгом брони
упал навзничь. Стала видна кираса, пробитая и смятая на груди, и
погнутый наплечник. Из-под тела по мокрой брусчатке потекла
кровь.
Я на секунду замер, услышав за спиной
тревожное «Господи боже» и сухое «Ручная мортира», а потом резко
развернулся, сунув зеркальце в карман. Руки сами подхватили
оставленную у стены винтовку.