2. Глава 1
Полгода спустя
Не пропустят, точно не пропустят!
Пульс стучал в моих ушах. Перед глазами медленно редела очередь к окошечку таможни в сонном аэропорту Орли. За ним двери в Париж! Я стиснула ручку сумки,
подумалось: «Вот сейчас развернут и отправят обратно, в Россию».
Мне тяжело далась эта поездка: бюрократы тянули с визой, начальник не хотел отпускать в отпуск, сломалась ручка на чемодане. Ну и деньги, как обычно, – мои мечты разбивались о них.
Видимо, надо или мечтать меньше, или тратить.
Я старалась не смотреть на суровую мадам в форме в трёх метрах справа от меня. Голова слегка закружилась, я не спала ни секунды во время ночного рейса. Попытки понять, что говорит стюардесса на французском, – тоже стресс. Кажется, я учила другой язык.
Ужасом меня накрыло ещё в Москве, когда дородная таможенница с лицом прапорщика и кокетливо завитыми локонами спросила: «Где ваше приглашение?»
Приглашение от моего нового французского друга Франсуа покоилось дома: в папке между фотографиями и анкетой на получение визы. Судя по лицу дамы на таможне, это приравнивалось к полёту зайцем...
* * *
В моей голове забила барабанная дробь. До окошечка осталось всего два человека: долговязый студент с нечёсаными вихрами и элегантная дама в розовом платке, обмотанном вокруг шеи. А я наверняка похожа на мятую шарлатанку после задержки рейса в Шереметьево.
Дама прошла к заветному окошку. Я напряглась до предела.
Мне никогда ничего не давалось легко, но я упрямая. Золотая медаль в выпускном классе. Красный диплом историка. Год работы в школе. Одиночество. Казалось, парней в нашем городке выпускали на конвейере, и ум в настройках не прилагался, разговоры только о футболе, машинах, рыбалке. Скучно! Девчонки говорили мне: «Планку ставь ниже, принцев не бывает». Но я хочу настоящего! И на всю жизнь.
Хотя от одиночества уже крутит, как от гриппа. Год назад,вслед за дедушкой умер от сердечного приступа мой скромный, интеллигентный папа – обычный инженер, немного не от мира сего, любивший суфийских поэтов и сказки о Ходже Насреддине. В доме на окраине Аксая стало невыносимо. Их смерть будто жирным шрифтом выделила факт: времени нам отпущено не так уж много.
Проплакав три месяца, я почувствовала жадность к жизни. Мне уже двадцать три! Почему кто-то живёт на Бали, в Париже, Лондоне, в Москве, а я – с муравьями, пожирающими рыхлые от времени ставни; на улице, где проезжими бывают только рытвины? Неужели судьба пропечатана в ДНК, как адрес в прописке? Нет! Мне только двадцать три!