Впрочем, вначале германский легкомоторный разведчик обратил
внимание не на нас, а на ровные линии окопов, расположившиеся
где-то в километре от позиций батальона. «Хеншель-126» минут
двадцать крутился над позициями пехоты, зарисовывая или
фотографируя всё, что только было возможно. В один прекрасный
момент, когда германский лётчик обнаглел настолько, что спустился
на высоту в какую-то сотню метров, по нему открыли огонь укрывшиеся
в окопах пехотинцы из 3-й дивизии пехоты легионов.
Польские пехотинцы стреляли из всего: винтовок, пистолетов,
пулемётов… Зачастую эта стрельба была беспорядочно-бесполезной.
Впрочем, какое-то количество пуль нашло свою цель, и, небольшой
самолётик дернулся вначале в сторону, а потом начал набирать
высоту.
-Эх, сейчас бы сюда наших истребителей! – Безнадёжно махнул
рукой механик-водитель, наблюдавший за происходящим высунувшись
из-за бруствера окопа.
Я лишь молча согласился со своим подчинённым. Сюда бы парочку
пусть и устаревших, но всё-таки истребителей, и они бы дали
«прикурить» германским глазам… Но самолётов в польских ВВС было
мало, а истребителей – ещё меньше. И задачи у них были не менее
важные – прикрытие городов от вражеских бомбардировщиков… В общем –
им не до одинокого разведчика, кружащегося над польскими
позициями!
Наконец, набрав безопасную высоту, германский лётчик сделал пару
кругов над позициями пехотинцев, после чего направился в нашу
сторону. На этот раз низко он уже не спускался – неприятно это,
получить пулемётную очередь с земли. Крутился он недолго – описал
лишь несколько кругов, после чего развернулся и направился на
запад.
Германские пикировщики прилетели через час. Такого количества
самолётов в небе я не видел ещё ни разу – сразу три девятки
пикирующих «Юнкерс-87» поочерёдно падали на позиции пехотного
батальона из третьей дивизии. А сверху, над ними, кружил десяток
истребителей сопровождения.
По вражеским бомбардировщикам пытались вести огонь с земли, но
серьёзного урона «Штукам» нанести не удалось. А вот им, издающим
своими «ревунами» протяжный, и, по-настоящему страшный вой (который
отозвался мурашками по спине у меня, сидящего внутри боевой машины,
в километре от целей бомбардировки) сделал своё дело не хуже бомб и
пулемётов.
В любом воинском коллективе найдётся человек, который боится. В
любом воинском подразделении – не один такой человек. И именно
такие люди в первые минуты, побросав свои винтовки и пулемёты,
бросив боевых товарищей, бросились прочь из окопов в сторону наших
позиций – туда, где не сыплются бомбы, где, как им казалось, не
было этого страшного, протяжного воя.