– Что тут
у вас? – спросил граф седоусого майора.
– Да не
понимаю ничего, – ответил ему офицер. – Торчат, как будто и не
бузят. Что-то кричат, но в соответствии с приказом мы позицию
держим, в разговоры не вступаем.
Как раз в эту минуту от караульной
будки отделился некий человек и, печатая шаг, направился к карете
Аракчеева.
Становится все любопытнее.
Подошедшим оказался подпоручик. Он
вытянулся струной и доложился, после чего граф и принялся браниться
на чем свет стоит.
Весть о
кончине Императора разнеслась по столице со скоростью пожара,
кажется, последний бродяга уже огорошен этим известием. В
Семеновском полку узнали об этом едва ли не в тот миг, когда Павел
Петрович ушел во Свет, и некоторые из обер-офицеров по такому
поводу умудрились налакаться вина так, что последний разум
потеряли. Это больше всего и взъярило Алексея Андреевича,
нецензурно сокрушавшегося, что в его время гвардеец мог вылакать
ведро полугара и остаться в ясном сознании. Не знаю, правда ли то,
но семеновские командиры вновь отличились слабостью ума.
Стремительная пьянка очень быстро
переросла в политический клуб, и хмельные офицеры вывалились на
плац строить солдат, чтобы маршировать ко дворцу с требованиями о
коронации Великого Князя Константина. Мани знает, в какие
беспорядки все это могло вылиться, но семеновские нижние чины и
рядовые еще помнили, как только милость Павла Петровича и мое
заступничество уберегло их и от кровопролития, и от жестокого
наказания. Поэтому буйствующих офицеров с почтением связали и
заперли на гауптвахте отсыпаться. Те же из оберов, кто в этом
нелепом перевороте принимать участия не возжелал, на всякий случай
закрылись в своей квартире, успев лишь отправить вестового к
полковнику, но того пока найти никто не смог.
– Пойдем
поговорим с болезными.
– Они еще
пьяные-с, – предупредил подпоручик.
–
Посмотрим, – сказал граф и глянул на меня.
Я развела руками: протрезвлять мне
еще не приходилось, и неизвестно, сработает ли озарение на страх в
таком случае. Но попробовать можно.
Ожидаемо,
ничего не получилось. Мой талант сработал, однако результат
оказался печальным: десяток офицеров трезвыми не стали, но теперь
скулили от ужаса и являли собой зрелище печальное, мундир
позорящее. Аракчеев вновь матюгнулся и велел отправить буянов в
крепость для дальнейшего разбирательства. С попрятавшимся
начальством разговор тоже случился неприятный, граф орал на
перетрусивших оберов так, что звенели стекла. Те пытались
оправдываться, но тем самым лишь распаляли Алексея Андреевича еще
больше.