– Ну
зачем сдался им тот Константин, – слегка успокоившись сказал
он.
Вопрос
остался без ответа. Польский наместник почему-то имел в либеральной
среде репутацию человека свободолюбивых взглядов, что меня, с ним
знакомую, откровенно смешило. Большего самодура и тирана еще
поискать ведь надо, а если кто думает, что старшим из сыновей Павла
Петровича можно управлять, то впору ставить памятник его
дурости.
Домой
вернулась уже под вечер, летняя петербургская ночь лишь намеком
заявляла о себе. Ночи уже стали темнее, но полный мрак пока обходит
столицу стороной. Я всегда любила эти дни, когда солнышко не спешит
покидать небосвод, даруя очаровательные сумерки, словно от полуночи
уже начинается рассвет. Вот только плохие вести не
закончились.
В
квартире меня дожидался Алексей Иванович Крепин – пристав из
Управы, знакомый мне больше шапочно, но виденный неоднократно.
Лицом он был скорбен, и огорошил новостью, от которой ноги мои
подкосились:
– Николая
Порфирьевича убили сегодня.
Танька подхватила меня под локоть и
помогла сесть.
Пристав Спиридонов, наверное, был
тем якорем, который держал воспоминания об отце, оставляя их в
реальности. Древний товарищ папы, с которым его связывало множество
дел.
И вот два человека – таких разных и
по духу, и по силе – которых Платон Болкошин мог назвать друзьями,
ушли из мира в один день: Император Павел I и скромный служащий
Управы благочиния.
Дарованное милостью Государя дворянство Николай
Порфирьевич смог воплотить в тихое счастье: он внезапно женился на
пухлой вдовушке, прельстившейся, понятное дело, на титул, однако
супруга своего обожающей, пусть даже за его статус. Более того,
успела родить от него крепкого мальчугана, и, как тихонько
проверила Марго, отцом был именно пристав, а не кто-то со стороны.
Казалось, что в старость Спиридонов войдет в тихом благополучии,
окруженный любовью и заботой, и вот такое!
– Как это
произошло? – хрипло спросила я.
– Точно
пока неизвестно, – вздохнул Крепин. – Нашли тело Николая
Порфирьевича недалеко от Нового канала[1] при впадении того в Черную
речку[2]. Обнаружил сторож
Секретной больницы[3], пошел
отсыпаться и увидел его. Зарезали его, сударыня. И не там, где тело
было – тащили его по Екатерингофскому[4], следы четкие.
–
Кто?
–
Неизвестно, – пристав снова вздохнул. – Полицмейстер велел Вам
сообщить и передал просьбу пособить в расследовании.