– Слам –
это взятка?
– Она самая. Или Вы думаете, что
каплюжные не берут? Хе, да вся Россия на подношениях построена! У
серой шинели жалование – пыль, зато мздоимство, если без наглости,
никто и не осуждает даже.
О, мне ли
это не знать! И дело даже не в размере жалования, ведь несчастный
Пукалов за службу свою у Аракчеева получал немало, что не мешало
ему принимать деньги за продвижение ходатайств о награждении
медалями или орденами. И не смущало ведь Ивана, что начальник етит
его супругу открыто при этом, наоборот – делу помогало!
Варвара,
кстати, дело убиенного мужа продолжила без нравственных терзаний, а
граф только рукой махнул.
– Что ты
знаешь про порядки в Нарвской части?
Добрей
пожал плечами:
– Люди
там тоже живут. Две руки, две ноги, если от рождения. Живут беднее,
порядки там жестче, но нет такого, что зашел незнакомый человек – и
обязательно пропал. В основном там селится сейчас рабочий люд, что
на Кукуевом[10] промышляет. Что
там Коля делал, мне неведомо. Но обещаю, что поспрашивают мои. Тем
более что дни предстоят горячие, им повод замолить грехи нужен
очень.
Про
горячие дни я не поняла, и трактирщик пояснил: похороны усопшего
Императора, потом коронация нового – это раздолье для воровского
люда, удящего в скорбящей или ликующей толпе. Но вместе с тем не
спят и полицейские, выхватывающие мазуриков прямо на месте
преступления. Слушать это было почему-то не противно, а интересно.
Меня эта жизнь всегда обходила стороной, поэтому погружаясь на дно
Петербурга, я ощущала себя героиней авантюрного романа. А для
многих это судьба.
В столице проживает три сотни тысяч
человек, и это только официально. Сколько из них дворян? А из них
тех, кого можно отнести к высшему свету? Числа будут несоизмеримы,
и мне – миллионщице, которой богатство осталось от отца, почти
невозможно понять коломенскую прачку и тем более проститутку. Я
могу оставить в ресторации по счету столько, сколько простая
служанка заработает в лучшем случае за год.
Несправедливо?
Наверное.
Испытываю
ли я стыд и сострадание?
Последнее
– возможно, но вот стыдиться причин не вижу.
– Правда
про Императора? – спросил вдруг Добрей.
– Что
именно? То, что скончался Павел Петрович – то да, сама его
последнюю минуту видела.
Трактирщик охнул, для него дворцовая жизнь
представляется чем-то далеким и призрачным, а тут перед ним сидит
девушка, имеющая к ней самое прямое отношение. Которая общается и с
императорами, и с содержателем притона. Я усмехнулась: