«Саванна»
горела.
А я орала
на Бенкендорфа, ругаясь такими словами, что портовые грузчики,
выползшие из тех щелей, в которые забились при начале беспорядков,
с интересом прислушивались.
Само дело
с самого начала, как только оно стало обговариваться в служебных
апартаментах графа Аракчеева, вызывало у меня сомнения. Слишком
много лиц захотело быть причастными.
Горголи –
он кричал, что убит его подчиненный, поэтому Управа должна как
минимум присутствовать при задержании английского шпиона. Хотя я и
пыталась убедить Ивана Саввича в том, что приставы и городовые не
имеют никакого опыта в таких историях, он был непреклонен, и
Аракчеев не смог не уважить настойчивое требование
обер-полицмейстера.
Бенкендорф, еще не вникший в работу Тайной полиции,
тоже проявлял дюжее рвение, полагая такой казус отличным началом
для своей карьеры. Вот только все его предложения виделись мне
абсолютно дурацкими, но Александр Христофорович парировал все
возражения тем, что дело сие – политическое, заняться им должно его
ведомство.
Уже после, оставшись с графом
наедине, я вдруг сказала, что в России не существует до сих пор
службы, которая бы занималась не расследованием преступлений, не
сыском по врагам внутренним, а благородным ремеслом иноземной
разведки и противостояния заграничным коллегам.
– Есть
Управление генерал-квартирмейстера Главного штаба, – задумчиво
ответил Алексей Андреевич. – Но Вы правы, деятельность его слишком
скромная. Не было больших войн давно, вот и упущение такое
допустили.
Он взял
перо и сделал пометку на уже исписанном листе бумаги.
Как бы то
ни было, но все пошло наперекосяк с самого начала.
Первым
делом пособачились главный пристав и полковник от Тайной полиции, и
причина была совсем уж мелкая: управский по старой памяти назвал
коллегу канцелярским, а того это почему-то взбесило.
Второй казус произошел от этого же:
ругающееся начальство не смогло договориться о том, кто и как
действует, поэтому едва пироскаф подошел к причалу и опустил
сходни, по ним толпой, расталкивая друг друга, кинулись люди, на
мордах которых крупными буквами было написано служебное рвение. На
корабле началась паника, суета, а я уже тогда принялась грязно
ругаться.
И, наверное, ситуацию еще можно было
бы выправить, но полицейские Бенкендорфа стали хватать матросов и
пассажиров, устраивая допросы прямо на палубе. Капитану,
требовавшему прекратить произвол, двинули в скулу, а руки его
скрутили. Аракчеев, наблюдавший все действо вместе со мной со
стороны, гневно сопел и посматривал недобро в сторону
генерал-майора, а тот даже не чувствовал тучи, стекающиеся к его
голове.