Комиссованный красноармеец Иванов понял, что сейчас
закричит. Не так всё должно быть, вообще не так. Сдержался,
просипел:
— Ладно,
нет меня. Дети где?
—
Что?
Вроде не
слышит, не понимает цветастая жена, с лицом белым, как у парковой
гипсовой статуи.
— Дети.
Гриша и Саша. Где?
— А. Дети,
да. Дети… – ухватилась за низкую ветвь, на ноги себя подняла. – Нет
у нас детей, Дмитрий. Как не было. Умерли. Еще в поезде. Ты знаешь,
как эвакуация проходила? Нет? Откуда тебе. Инфекция. Кишечная
инфекция. Я маме говорила «да не покупай ты на рынке», а она… Да
что я говорю. Гриша умер, потом мама, потом Александра. А меня
выписали. У меня организм крепкий.
Не верил
Дмитрий. Не может такого быть. Никогда не может.
А на белых
щеках Тони наливались яркие алые пятна – словно свеклой накрасили.
Закричала в голос, с ненавистью:
— Что ты
смотришь, а, Иванов?! Ты где был? Где ты был, когда мы подыхали в
вонючей больничке? Где? Ты на что нас променял? На медальку? Ты как
смел нас бросить?!
Дмитрий на
палец, тыкающий издали в медаль на белесой гимнастерке, не смотрел.
Пытался в глаза глянуть – сухие, злобные, кровью налитые. Ведь
врет. Конечно врет. Вот зачем ей врать, а все равно
врет.
Или не
врет?
—
Где?
Рыкнул все
же в голос. Больно крутило в груди, словно десяток сверл-перок туда
вкрутили.
— Что
«где»? – оторопела, рот глупо приоткрыла.
— Где это
было? Где они умерли?
— В
больничке. Нас с эшелона сняли. Инфекционное отделение…
— Место?
Город как назывался?
— Город?!
Поселок там зассанный… – перешла на матерное, вновь в полный голос,
с брызжущей слюной, с визгом безумным. …– Ты, сука, про город
думал, а? Мы в аду валялись, больничка…, прямо в жиже, там
переполнено было…
—
Где?
Под
здоровой рукой хрустнул брус калитки, но Дмитрий того не
чувствовал.
— Не помню!
– жена визжала, уставившись на обломок бруса – толстый, крепкий. –
Не помню! Не хочу! Убивай, будь ты проклят. Они же маленькие были,
а ты. Гад! Бросил! Хуже фашиста!
Дальше по
тропинке обозначилось живое – большой человек, в черных форменных
брюках, в майке. Бритоголовый, крепкий, морда
искаженная:
— Тонечка,
я по телефону патруль вызвал. Сейчас прибудут….
— Пошел
отсюда! – жутко зарычал Иванов, выдирая на себя калитку.
Бритоголовый попятился, скрылся за виноградом – одна
рука так и осталась за спиной, наверное, с пистолетом.