Смотрел на
медленно приближающийся берег красноармеец Иванов. Ничего там не
разберешь: темное, местами нагроможденное, редкие вспышки разрывов.
Ну, это издали кажется, что редкие. По кромке берега немец
старается бить, знает, гад, что высаживают подкрепление и
грузы.
Сталинград…
жестокие, затяжные бои, судя по всем упоминаниям – что
Совинформбюро, что «солдатского телеграфа» – малоуспешные. Да что
там малоуспешные – последовательная череда жутких разгромов, вот
уже и почти за Волгой мы, цепляемся за правый берег из последних
сил. Отчетливо понимал это Митрич, вот сюда ему и лежала самая
верная дорога. Наверное, одному-единственному в полку сюда и
хотелось. С головой-то не все в порядке, чего скрывать.
Нет. Вовсе
не один такой был боец Иванов. Не только у него дети навсегда
сгинули. У сотен тысяч бойцов их малые Гришки и Сашки, Машки и
Сережки погибли, жены, отцы и матери пропали – под бомбами, от
блокадного голода, или просто сгинули в неизвестности. А те, у кого
семьи были живы, чувствовали, что некуда больше пятиться, уже
сполна доотходились, довыпрямлялись наши линии фронтов, много у
России земли, да всё равно кончается. Уж не лучше ли было под
Брестом и Минском, Львовом и Одессой насмерть упереться?
Эх, узок
личный выбор у красноармейца, да и у взводного-ротного командира
тот выбор не особо шире. Но есть выбор, как не быть.
Знал
Дмитрий Иванов, что в голове и на душе у него пустота, но не
собирался так впустую и умирать. Всю жизнь работал, и тут уж до
конца отработаем. Хрен с ним, что ничего не ясно, что взводного
даже в лицо не узнать, особенно в темноте. Вроде лопоухий и
сутулый, но где ту лопоухость под ушанкой разберешь, а под
обстрелом так и все подряд исключительно сутулые. Винтовка есть,
штык и пятьдесят патронов россыпью, а лопатку и гранат не выдали –
«не положено второй линии». Такой себе инструментарий, бедноват. Да
черт с ним, разберемся.
Знал
Дмитрий фамилию отделенного татарина-сержанта, имена
бойцов-соседей, и основную свою стратегическую задачу твердо
знал…
…Берег,
люди мечущиеся, вспышки красного и зеленого фонариков… Ткнулся
катер, с облегчением чуть подвыпрямилась кособокая
палуба.
— Живо… так
вас растак!
…Забросив
винтовку за спину, передавал Иванов из рук в руки ящики и мешки –
передавала живая и спешащая цепочка куда-то под кручу, скрипел
хлипкий настил крошечной пристани. Громыхнуло… близко, еще… сейчас
ближе…