— А кто? Я ж известный снайпер, «ворошиловский стрелок» и трижды
таежный охотник. Одной пулей разом двоих немцев в глаз бью и
третьего в очко раню. Вон – так и лежат, троицами. Не чуди,
лейтенант, ты же их и положил бомбами. Как начал из люка метать, я
думал, и мне конец, вплотную сыплятся, осколки так и секут.
— Надо же, – Олег утер липкое лицо, в глазах плыло: катки,
черно-белая поляна с телами немцев и следами гранатных разрывов,
гильзы, скрюченные пальцы близкого мертвеца – все туманилось.
— Не три харю, опять сочишь, – сказал Митрич.
Лейтенант лежал на спине, чувствовал, как в нос пихают свежую
затычку, подрагивал.
— Знобит? То от кровопускания, – пояснил боец. – Тебе,
лейтенант, попить нужно, а лучше пожрать. Есть чего в машине?
— Есть. Только я не хочу.
— Что за хотелки такие? Ужин пропустили, положен завтрак, значит
надо. Объясняй где, я слажу.
— Не найдешь. Там темно.
— Я не найду? – удивился Митрич. – Наблюдать можешь?
Боец взял фонарик, забрался в люк, из танка доносились чуть
слышные стук и ругательства. Лейтенант слушал, лежал на боку,
прижимал затычки носа, заставлял себя поворачиваться, наблюдать, в
глазах опять плыло, башка не соображала, стучало в ней что-то, как
оборванным шатуном. Олег не сразу понял, что стучит не в башке, а
по броне – немецкий пулемет очереди кладет. Мысли были вялые,
думалось, куда Митрич пропал, что вообще пехотному человеку в танке
столько времени делать? Тянуло в сон…
Наверное, чуть задремал. Толкали, открыл глаза, увидел худое,
щетинистое лицо деда. Собственно, чего Митрич – дед? Ему еще и
сорока нет.
— Митрич, а ты в «запасной» после штрафной роты или госпиталя
попал?
— Вот о самом главном ты, лейтенант, мыслишь, самую суть
ухватываешь, – рассердился боец. – На, пей да отдыхай.
Фляга была большая, почти двухлитровая, их нержавейки, правда,
помятой. Еще предыдущий мехвод где-то спер, в экипаж притащил.
Глотать ледяную воду совсем не хотелось, но Олег начал, и сама
как-то потекла, глоталась, только флягу держать было тяжко. Совсем
обессилел. И как стрелял-то? ДТ лягаться умеет, слабых рук не
любит.
От воды стало как-то легче, но одновременно совсем замерз.
Лейтенант Терсков вяло смотрел, как боец занимается хозяйством,
комментировать сил не было.
Митрич как-то все успевал: наблюдал во все стороны, из фляги
прихлебнул, диски на ветоши разложил, гранаты рядком отодвинул,
банку НЗ-тушенки поломанным ножом вскрыл, подцепил кусок, жуя,
прополз к гусенице, принялся двигать вдоль катков труп немца –
пихал не особо быстро, но упорно. Опять осмотрелся, пихнул в
полустальную пасть изрядный кусок тушенки, вновь поволок труп. Чего
он над мертвецом издевается-то?