— Ну, давай. Только без отставаний.
Перебежали двор. Свистнула пуля, но без особой точности. Видимо,
немцев было немного. Основная пальба шла с обратной стороны
фольварка, обращенной углом к дороге и речушке.
Навстречу выбегали легкораненые офицеры и перепуганный
медперсонал. Все полуодетые, частью в белом-исподнем, частью в
медицинском, с самыми ценными инструментами и склянками в
руках.
— Ты куда, Терсков?
— Документы заберу, револьвер…
— Шустрее! В большом доме круговую оборону занимаем.
За фольварком лупили уже длинными очередями, бабахнула
граната…
Лейтенант ворвался в тепло комнаты, неловко упал на колено,
выудил из-под койки ремень с кобурой и гимнастерку:
— Ага, уже легче. Митрич, держи свой поганый трофей.
— Тю, мог бы и сразу отказаться, товарищ лейтенант, – сказал
боец, ловя «парабеллум».
— Я не к тому. Вещь хорошая, но я же из нее ни разу не
стрельнул. А «наган» – третье место по учебному батальону.
— Ох ты ж боже мой! Третье?! И грамоту дали?
— Хорош ржать! Побежали к нашим. Ты сам-то с «парабеллом»
как?
— Совладаю. Только погодь бечь, лейтенант. Поздновато в большой
дом – слышь, как по нему долбят. Да еще наши с перепугу навстречу в
лоб стрельнут.
Стреляли во дворе действительно хаотично и довольно
бессмысленно.
— Нахрен, Митрич. Пошли. Нам тут не продержаться. Давай
проскакивать к своим.
Митрич стоял замерев, прислушивался. На пугало похож: худой, в
распахнутой шинели, ствол «парабеллума» едва из рукава виден.
Только голова не чучельная: обнаженная, гладкая, с прижатыми ушами,
железом зубов поблескивает. Такое себе чучело… хищное, пролетающая
ворона и каркнуть не успеет.
— Чего встал?!
— Да наши тут. Слышь? – Митрич указал стволом пистолета. – Не
все драпанули.
В коридоре кто-то возился.
Битый экипаж выглянул, и Олег ужаснулся:
— Товарищ военфельдшер, что ж вы надрываетесь?!
Военфельдшер Сорокина тянула носилки с бесчувственным телом –
тащила волоком, поскольку была одна.
Статная фигура в туго перетянутой гимнастерке на миг
разогнулась, раздраженно подвинула болтающийся на шее автомат:
— Помогли живо! Прячетесь, дармоеды…
Характеристику «дармоедов» Олег предпочел не расслышать,
поскольку Сорокина была женщиной не только красивой, но и жутко
злой на язык.
Носилки затащили в коридорчик – грузный офицер на них дышал
размеренно, безмятежно. Зато откровенно «душисто».