— Признался?! По доброй воле?! Но как же так? — Погорелов
растерянно уставился на меня.
— Именно, — подтвердил я. — И это признание как раз и отягощает
его положение.
— Ничего не понимаю... — Погорелов недоумённо покачал головой. —
Но что сам Николай говорит? Почему он это сделал? Ему же не было
никаких причин убивать Гурова!
— Ничего не говорит, — ответил я. — Говорит, что отравил, а
назвать причину отказывается наотрез.
— Не понимаю, — сокрушённо вздохнул Погорелов. — Совершенно не
понимаю...
— Матвей Николаевич, — я посчитал, что можно переходить к
главному вопросу, — у меня о вашем сыне сложилось впечатление как о
человеке безусловно честном, порядочном и решительном...
Столь лестные слова о сыне вызвали у старшего Погорелова
ожидаемую реакцию — он аж приосанился и далее слушал меня со всем
вниманием.
— Вот скажите, Матвей Николаевич, а может быть так, что Николай
Матвеевич покрывает настоящего виновника? Нет-нет, — упредил я
готовое вырваться наружу возмущение собеседника, — я не пытаюсь
предположить, что ваш сын знает, кто убийца. Но, возможно, он
ошибочно мог посчитать, что Гурова отравил кто-то из знакомых ему
людей... И из благородных побуждений принять на себя их, как он
полагает, вину.
Над ответом бывший командир моего зятя думал долго. Я посчитал
это хорошим признаком: не возмутился сразу, стало быть, скажет
что-то осмысленное. М-да, вот что значит жизненный опыт — если
наружностью своей старший и младший Погореловы были удивительно
схожи, то с обдуманностью своих слов и поступков сын отцу
безнадёжно проигрывал. Оставалось лишь надеяться, что с возрастом у
младшего Погорелова это пройдёт, но тут сначала надо доказать его
невиновность, иначе очень скоро возраст у него увеличиваться
перестанет...
— Нет, Алексей Филиппович, нет, — старший Погорелов вышел из
задумчивости. — Ни с кем Николай не был так близок, чтобы покрывать
таким вот образом. Ума не приложу, почему он такое говорит...
— Матвей Николаевич, — что ж, настало время перейти к следующим
частям моего плана на этот визит, — вы позволите мне побеседовать с
Анной Модестовной и Елизаветой Матвеевной? Они всё-таки там были и
могли что-то увидеть или услышать...
Матвей Николаевич позволил, и уже через четверть часа представил
меня супруге. Пришлось, однако же, признать, что неполные полчаса,
проведённые в разговоре с нею, оказались потраченными впустую —
ничего нового и интересного Анна Модестовна мне не сказала, да и
само общение с этой замкнувшейся в себе и потухшей женщиной почти
сразу стало мне в тягость. Однако чего ещё можно было тут ожидать,
если у Погореловой в один день убили брата и арестовали сына?