«Испачкал пальто», - всплыла в голове печальная мысль. Я
запоздало сообразил, что, прежде чем принялся дразнить Кузина,
должен был снять верхнюю одежду. Подозрительным бы этот момент
потом не выглядел. Не пришлось бы нести в химчистку пальто. Сдул с
губ кровавые брызги – угодил рубиновыми каплями в лицо Кузина.
Мужчина пошатнулся, как от удара – размазал кровь по своим щекам. Я
заметил, что выронил шапку. Та откатилась к входной двери, словно
боялась, что позабуду её в квартире Нежиной.
В этой новой жизни меня ещё не били (если не считать встречу с
Горьковским душителем). И уж точно не молотили по моему лицу с
таким остервенением, как это делал Кузин. «Эсэсовиц» уверовал в
безнаказанность. Размахивал руками, точно мельница лопастями. И
целил мне не только в лицо – дважды врезал по уху, расцарапал мне
ногтем кожу на лбу. Я принял на себя пять ударов (считая первое
попадание в нос – шесть). Решил, что этого вполне достаточно.
Шагнул в сторону – подсечкой повалил Сан Саныча на пол. Ухмыльнулся
ему в лицо.
- Ты ещё и еле на ногах стоишь, балерина.
Кузин встал на четвереньки.
- Ну всё, пионер! – сказал он.
Сунул руку в карман.
- Ты договорился.
Сан Саныч извлёк из кармана складной нож. Большим пальцем ловко
открыл его. Раздался тихий щелчок. Короткий клинок блеснул в свете
тусклой жёлтой лампы. Взглянул острым кончиком на мои ботинки. Я
едва сдержал желание сплюнуть кровь на паркет, проверил языком, не
пострадали ли зубы (повреждений не обнаружил). Наблюдал за тем, как
Кузин неторопливо и неловко поднялся на ноги. Он не спускал глаз с
моего лица. Улыбался. Сжимал в кулаке чёрную рукоять. Грудь его
часто вздымалась, будто после бега.
Сан Саныч медленно приподнял руку, направил острие ножа на мою
шею.
- Сейчас я отрежу тебе язык, пионер, - пообещал он.
«А это уже другая статья, более весомая, - подумал я. – Но и
другие риски». Смотрел на нож в руке Кузина, прикидывал варианты
дальнейших событий. С ножом на меня бросались трижды – в прошлой
жизни (дважды – если не считать ту выходку моей бывшей жены). В
память о тех событиях я до старости хранил на теле шрамы (оставила
метку на моей руке и жёнушка). Но серьёзной угрозой для моего
здоровья те случаи не обернулись. Не переживал за свою жизнь я и
сейчас, пусть и был теперь не двухметровым детиной.