Дамир умеет быть заботливым и нежным, таким, как много лет назад, когда я была ещё ребёнком, но стоит ему хоть капельку завестись, хоть самую малость разозлиться, болты терпения срывает напрочь. Его нежелание или невозможность контролировать гнев пугают до дрожи внутри. Я и сейчас лежу, боюсь вздохнуть, пошевелиться, не зная в каком настроении он очнётся. Запуталась сама в себе. Хочется лежать вот так всю жизнь, и одновременно бежать подальше на другой конец света.
Шевеление сзади прерывает мыслительный поток. Мир касается губами плеча, прокладывает влажную дорожку по лопаткам, вдоль позвонка, облизывая каждое звено, оглаживает ягодицы, стягивая пижамные штаны. Замираю, отгоняя вчерашние обиды, заостряя всё внимание на обжигающих поцелуях. Переворачивает меня на спину, прочерчивает языком по внутренней стороне бедра и жадно набрасывается на складочки. Последствия вчерашнего отзываются щипанием, и я цежу сквозь зубы раскалённый воздух.
- Прости… Я буду нежнее…
Он, действительно, старается быть аккуратнее. Лёгкие мазки, мягкое посасывание, всё внимание к клитору, не затрагивая раздражённых мест. Все мои переживания стекают от сердца к низу живота, закручиваясь в воронку и выплёскиваясь в момент оргазма.
Мир отстраняется, как только тело перестаёт пробивать судорога, подтягивается наверх, обнимает и зарывается лицом в волосы.
- Прости. Я конченный мудак, - шепчет, прижимая к себе сильнее.
Приятные покалывания в пальцах от гуляющего по крови удовольствия. Может быть, я дура, но мои тараканы его прощают.
17. Глава 17
Дамир
Меня пугает моя реакция на Веронику: всепожирающая забота и вспышки гнева на её неповиновения. Настолько всё противоречиво, что хочется биться головой о стену. Мечта сбылась, я обладаю ей, но годы, проведённые без неё, дали почувствовать власть над женщинами. Я никогда не был с ними нежен, предпочитая ломать, унижать, и получал от этого удовольствие. Ломать Веронику не хочется. Не хочется, пока внутри меня спит зверь. Чуткая тварь. Просыпается от малейшего скачка настроения, заполняя собой кровь и каждую по́ру, лишая контроля над человечностью. Понимаю, что сам взрастил своё чудовище, потакая извращённым желаниям, но исправить ничего уже не могу. Слишком сильна, скотина. Слишком изворотлива.
Две недели он дремал, пока я нежился в тепле своей девочки, пока тешил мужское эго её девственностью, чистотой. Лесть, подчас, сильнее власти. Мне льстило, что она дождалась, сохранила себя для меня, не позволила мажористым козлам залезть к себе в трусики. Ещё большее удовольствия получил на новогоднем банкете. Как на неё пускали слюни партнёры и конкуренты. С какой ненавистью смотрели обломившиеся бабы. И осознание, что она принадлежит мне, разливалось кайфом, покрепче, чем от наркоты.