Мне было любопытно, как Софья Вольдемаровна уживётся в одном
доме с Пелагеей, но забегавшие мальчишки рассказывали, что –
уживается. На рожон не лезет, права не качает, ведёт себя скромно,
выглядит довольной судьбой. Ну и хорошо, значит – Гаврила её не
обижает. Потому что если бы обижал – думаю, нажаловалась бы отцу
мигом. Или бабушке, ага.
На свадьбу я подарила им – но фактически-то ей – свою самую
крупную жемчужину на цепочке. Очень ровную и гладкую, просто
загляденье. Захочет – будет носить. Захочет – продаст. Но второй
такой нет ни у кого на много дней пути вокруг, что, как я понимаю,
немаловажно.
К ночи ветер стих, на улице разъяснило и приморозило. Высыпали
необыкновенно крупные звёзды. Я не удержалась, надела новенькие
толстые носки поверх чулок, замоталась платком поверх шерстяного
плаща, и пошла на двор – полюбоваться. Тут вам нет никакой
городской засветки, и звезды размером с кулак сияли как будто над
самой крышей. Из-за горы торчал краешек заходящей луны. Я ещё
повертела головой – не идёт ли часом Алёнушка, но кто её знает, по
какой погоде она вообще выходит оттуда, где всегда есть, а по какой
– нет?
Мой дом затих, сегодня никто не буянил и ни с кем не нужно было
воевать. Когда я вернулась и заперла за собой двери, меня ждали
только коты, остальные ушли спать. Я проверила магические запоры на
всех дверях, и ушла к себе. К тишине, магическому свету и тетрадкам
маркизы Женевьев.
Девять дней я провела без чувств, а на ноги встала ещё только
через две недели. Ко мне время от времени заходил сначала просто
недовольный, а потом и вовсе разгневанный отец, не понимавший, что
происходит, и почему я никак не приду в себя. Он полагал, что
лишение человека магической силы – это легко и безболезненно, и на
следующий после обряда день я встану и выйду к нему, как то было и
раньше. Однако, на деле всё оказалось совсем не так.
Когда мне удалось встать, пришлось заново привыкать ко всему –
держаться на ногах, ходить, сидеть. Я стала невероятно неуклюжей,
всё время роняла какие-то вещи, в моих пальцах с трудом
удерживались ложки, вилки, писчие перья. Мой ровный аккуратный
почерк стал нечитаемым, потому что все буквы были разного размера,
и одна налезала на другую. К счастью, со мной всё время были Нанион
и Мари – они застёгивали, расстёгивали, шнуровали, подавали и
поднимали, и так до бесконечности.