— Гилас,
где твои стрелы? — пихнул я напарника, который, как и другие,
пялился в небо. А ведь знаю, что у него и лук есть, и стрелы. Хочет
юноша быть похожим на Геракла, но вот возможности проявить себя
пока нет.
— А? —
округлил парень и без того круглые глаза, становясь похожим на
рыбу.
—
Быстренько отдай свои стрелы Бореадам, а мы с тобой идем прикрывать
Тифия, — приказал я, демонстративно потряхивая львиной
шкурой.
К счастью,
Гилас не стал спорить, доказывать, что стрелы ему самому нужны
(иначе заработал бы плюху, честное слово), а просто кинулся к
своему колчану и отдал его близнецам. Еще кто-то из аргонавтов,
понявший, в чем дело, бросил полный колчан в сторону братьев. Вот,
теперь крылатым можно взлетать и начинать бой.
Эх, если
бы не заморочка с пустыми колчанами, Бореады взлетели бы чуть
пораньше, вполне возможно, сумели бы остановить атаку птиц еще на
подлете.
— Лучники
—товсь! — загремел голос Геракла, словно отдаленный раскат грома.
—Остальным — укрываться щитами и прикрывать лучников! Лучники,
бейте в пузо, оно мягкое!
Мы с
Гиласом встали с двух сторон от нашего кормщика, вытянули руки и
растянули над головой Тифия шкуру немейского льва, защищая старика
от птиц.
Я ждал,
что крылатые твари начнут пикировать башкой вниз, словно
штурмовики, наносящие удары по колонне с вражеской техникой, но
птицы словно бы зависали в воздухе, а потом начинали махать
крыльями, из которых полетели перья. Эти перья, ярко блестевшие на
солнце, словно стрелы летели вниз, вонзаясь в палубу и, пробивая
насквозь щиты.
— Ехидново
семя! — услышал я сдавленную ругань Гиласа, потом тяжкий
вздох.
Кто это
юнца ругаться-то так научил?
Одно из
«перышек» ударило по шкуре льва, подскочило, потом слегка
«чиркнуло» парня по левой руке, оставив царапину и он, уронив
раненую руку вдоль туловища, удерживал тяжелую шкуру только правой.
Я видел, что ранение пустячное, даже крови нет, но Гилас уже
принялся страдальчески закатывать глаза.
— Держись!
— приободрил я товарища, а когда увидел глаза юнца, в которых
отражались страдания умирающего, принялся декламировать: —Держись, мой мальчик: на свете два раза
не умирать. Никто нас в жизни не может вышибить из
седла!
— Ты о
чем, Саймон? Из какого седла? — оторопело спросил Гилас, явно
забывший о своей «смертельной» ране.