Её голос доносился из коридора.
А я поглядела на бледноватого Бекшеева.
— Дойдешь? — почему-то выкать ему не хотелось.
— Куда я денусь.
— Трость где?
— Там, — он указал на низкую софу. — Должна быть... если не
убрали. А если убрали, то понятия не имею, где.
И наклонился, ногу потерев.
Трость я подала. И... что дальше? Откланяться? Делать-то мне
больше нечего. Мишку нашли. Ник-Ник составит протоколы, привезет
бумаги. Я их перепишу начисто, потому что этот поганец нарочно
клякс насадит и язык извратит, породивши десяток перлов, навроде
«отца покойника» или еще чего гаже.
Вечно ему кажется, что я недорабатываю.
— Позволите угостить вас чаем? — с тростью к Бекшееву вернулась
прежняя вежливость. — Или у вас дела?
Дела-то есть.
И в участок заглянуть надо, убедиться, что никуда он не
подевался. И домой. Софью проверить. Потом... потом сюда вот.
Сколько займет это вскрытие? Заехать в похоронную контору...
...тетка Зима, малины хотите?
— Буду рада.
Светского воспитания во мне ни на грош, хотя Одинцов честно
пытался. И его матушка. И сестры. И нанятые компаньонки, впрочем, о
них я точно не желаю вспоминать.
Но вот идем.
На кухню.
Я даже вижу дверь, ту, вторую, запертую. Тихоня за нею. И
остальные тоже.
— Погодите. Вы присаживайтесь, — Бекшеев идет к этой двери.
Приоткрывает. Закрывает. — Это надолго. Ваш коллега не откажется от
чая?
— Он там?
Кивок.
Плита огромная. Да и сама эта кухня, едва ли не больше гостиной.
Строилась, верно, еще тогда, когда большую часть пространства
занимали дровяные печи. Одна и осталась, в углу. Возвышается этакою
пафосной горой, только плитка поблескивает глянцем.
Но нормальная плита имеется, почти новая.
— Сядь уже куда, — я отобрала у начальства чайник. Может, оно и
не совсем правильно, но чувство такое, что он эту медную дуру того
и гляди уронит. И сам уронится. А я к нему привыкать стала.
Да и Медведя жалко.
Уронится этот, и когда еще нового найдут? То-то и оно.
Камни нагрелись во мгновение ока. Стало быть, кристаллы
заряжены. И вода из крана пошла. И чайник занял свое место. Я же,
пошарившись на полках, вытащила кружки, не те, изящные фарфоровые,
что стояли в посудном шкафу, а попроще.
Оловянные.
Одна даже чуть мятая. Зато надежно.
Пироги стояли тут же, в большой плетеной корзине, прикрытой
полотенцем.
Я и присела. Есть хочу. Странное чувство, если честно. Я уже и
забыла, когда была голодна. Чаще всего приходилось себя заставлять.
Одно время и вовсе по часам, потому как Софья пригрозила сдать меня
Медведю. А с него бы сталось и к целителям отправить.