Интересно, а спрашивать в таком часе уединения можно? Уточнять
детали?
Эррамун молчал, и Ева постаралась быть объективной, но ничего не
получалось. Она видела его отстранённый взгляд и видела в нём
страшную муку. Наверное, брат был любимым. Младший же. А младших
все балуют и любят. Младших часто идеализируют. Может, именно
поэтому Эррамун мучается из-за его смерти? Нет, понятно, что
близкий родственник, что младший брат, но… Нет, что-то тут не
то.
Но эльф молчал, и Ева осторожно спросила:
- Но ведь война. Он сам вызвался лететь сюда. Не так ли?
- Дело не в брате, - равнодушно сказал Эррамун, не поднимая
головы. – Дело в отце, который поручил мне защищать его.
Ева озадаченно уставилась на него. Не-ет, что-то тут не так. По
инерции она вдруг вспомнила тех четырёх эльфов, которые прилетели
за Эррамуном и Остарджи. И вдруг нахмурилась: эти четверо в
шлюпе-перевозчике постоянно общались между собой, но к Эррамуну
обращались только тогда, когда их вынуждали обстоятельства. Неужели
их условности таковы, что белоплащик, проваливший поручение отца и
лишившийся младшего брата или хотя бы родственника, становится чуть
не изгоем?
Ух, как захотелось немедленно помчаться к искину Ицэйне, чтобы
устроить ему форменный допрос и узнать, что происходит с Эррамуном.
Ну и заодно узнать, что значит этот странный жест эльфа, когда он
погладил её по щеке. Это что – одна из особенностей часа
уединения?
- Эррамун, - вкрадчиво произнесла она, - а сколько у тебя
братьев, кроме погибшего младшего?
- Ни одного, - не сразу последовал ответ.
- Тогда… это так плохо, что к твоему отцу вернётся его живой
старший сын?
- Я не старший.
- Слушай, кончай ты эту бодягу тянуть! – рассердилась Ева. – Ты
же понял, что я ничего не понимаю в ваших, а в частности – в твоих
родственных связях! Объясни мне, что случилось и почему ты в таком
состоянии?! Я сочувствую тебе из-за смерти твоего младшего брата,
но ты-то возвращаешься домой! Отец наверняка будет рад тебе –
живому! И почему ты не старший? Ты же сказал, что у тебя нет других
братьев!
Наконец он поднял голову. Уголок губ чуть приподнялся.
Скептицизм.
- Теперь у меня нет дома, - с той же привычной, но тем не менее
бесящей Еву бесцветностью ответил он. – Братья были у младшего, но
не у меня. Я не принадлежу дому моего отца.