Глава 2
– Есть такая профессия – мертвое
поднимать, – вдохновенно вещал с кафедры лектор, и я вдохновлялась,
но с каждым словом все меньше и меньше.
Через неделю учебы до меня потихоньку
начало доходить, во что я ввязалась, но фамильное упрямство и
личная дурь мешала признать неправоту, униженно покаяться перед
папой и свалить в закат. Или хотя бы на другой факультет
перевестись. В первый месяц такая миграция с некрофака, как между
собой называли студенты факультет некромантии и нежитиеведения,
являлась делом обычным. А потому деканы недобравших кворум
непопулярных факультетов “Рунология и ритуалы” и “Бытовая магия”
уже заранее потирали ладошки и готовили объятия – ловить
разбегающихся недонекромантов.
Я никуда не сбежала. Но весь первый
курс ходила удивленная и недоумевающая от количества вываленного на
мою бедную голову гранита. Знаний конечно же. А вы о чем подумали?
Пока только теоретических, до практики было, как до Штиверии[1]
пешком.
Где романтика тихих ночных кладбищ на
изломе лета под бархатным небом в росчерках падающих звезд? Где
волнующая песня гарпии над разоренным склепом в глухой деревенской
тмутаракани, отдающаяся мурашечной вибрацией в каждой клеточке
тела? Где загадочные пыльные подземелья, полные скелетов и
изнывающих от смертной скуки одиноких призраков, готовых поведать о
тайнах и сокровищах столетней давности? И где, наконец, томные
бледные юноши в черных одеждах и нездешней печалью во взглядах?
Ну, скажем, юноши все-таки были, что
несколько примирило меня с происходящим. И продолжало примирять все
четыре курса.
О, Стефен, темноглазый стервь,
выевший мне кусок сердца, годовой запас нервных клеток и полкило
мозга своими серыми глазами, непробиваемой упертостью и заумными
теориями. Зато, когда его удавалось заткнуть, а делала я это
исключительно поцелуями, оторваться от него было невозможно. Жаль,
что тоже самое делали еще две-три мои сокурсницы, одна с курса
постарше и помощница преподавателя с кафедры философии смерти.
Узнала я об активной общественной жизни своего харизматичного
возлюбленного не то чтобы быстро, но и недостаточно поздно, чтобы
сетовать на вконец загубленную репутацию.
Потом мне не так везло на романы.
Возможно, это и к лучшему, поскольку к четвертому курсу мне все еще
можно было честно зваться девицей не только по внешнему виду, но и
с точки зрения на мораль моего папы. Что вообще-то странно,
поскольку ведьмы в плане морали не слишком консервативны,
достаточно внешние приличия блюсти, и не макать родителей в лужу
прилюдно и слишком часто.