— И что, жить можно?
— Так вон, — махнул Вовка рукой в
сторону одного из двух новых домов, — за год отстроился.
Предчувствия меня не обманули —
каждую минуту ко мне подходили родственники и соседи, с кем не
успел перекинутся словом поутру, а таковых у меня здесь пол-деревни
верных. Охраннику я сразу дал наказ — набрать в бутылку воды и
наливать мне под видом водки, а то я бы давно под столом валялся,
потому как выпить надо с каждым, а закусить мне не давал следующий
жаждущий общения.
Поел я только благодаря Светлане
Семеновне, даме, считавшей себя интеллигентной, когда она принялась
зачитывать поздравительную поэму. Слушать ее никак невозможно, а
вот хождения затихли — уважает народ высокие искусства. Потом все
покатилось по-новой, старики вспоминали как носили меня на руках, у
кого я забор поломал или малину обобрал, горевали по моей маман,
умершей в прошлом году от треклятого ковида. Бог ты мой, сколько я
тогда денег извел на врачей, ИВЛ и тому подобное...
Как ни старались мы с охранником, но
меня напоили. Да и немудрено — столько народу! И не всегда фокус с
водой проскакивал, некоторые подходили со своими бутылками и
наливали. С одним полста грамм, с другим полста, с третьим,
четвертым, так что дальнейшие события я запомнил урывками.
Вот жених и невеста идут.
Вот сверкает, то ли гроза, то ли
фейерверк.
Вот Петрович держит соседа за лацкан
«Нет, ты скажи!»
Вот все валят на улицу.
Вот драка.
Вот я с криком «Да гори оно все
огнем!» лезу в самую гущу.
Вот я мокрый насквозь, то ли от
дождя, то ли окатили, чтоб растащить.
Вот искры из глаз, грохнуло и
отбросило.
Вот и все, темнота.
***
Что там случилось, я так и не понял.
Может, гроза с молниями, может чудо-богатырский удар, а может и та
самая природная аномалия, над которой так тряслись самодельные
волхвы, или вообще все вместе взятое, но очухался я уже здесь, в
пятнадцатом, прости господи, веке.
Очухался, надо сказать, удачно,
пусть и с мутной головой, что поначалу я принял за тяжелое
похмелье, усугубленное мордобоем, а потом, как разглядел
окружающее, так и вообще за отъезд крыши. Бревенчатыми стенами
никого в деревне не удивишь, иконами в красном углу тоже, но вот
одежда и, главное, речь... Неделю картинка дрожала, звуки плыли,
все воспринимал отстраненно, как не со мной. И, наверное, не будь
эдакого мозгового тремора — точно рехнулся бы.