тинтае́[1],
невинных, никому до этого не принадлежавших. Брать, не спрашивая
только потому, что так делали сотни лет и престали считать, что
когда-то было иначе. Но это делали те, что остались в легендах и
сказках. Эльфам на юных красавиц теперь разве только смотреть. Или
как те, древние, силой брать, потому что ни один уважающий себя
человек за эльфа дочку не выдаст. И неуважающий не выдаст.
Неуважающий, скорее, продаст. Но вряд ли дочка будет к тому времени
невинной. Вот Фредек, хозяин корчмы, едва не единственной во всем
Ллотине, куда эльфов пускают без брани что поесть, что на ночлег,
будь у него дочка, тоже не отдал бы.
– Сколько тебе? – спросил Вейне и
чуть поганый язык свой не прикусил. А все вино. Или глаза эти.
Голова кругом. И душу сердцем, которого эльфы по определению
лишены, наружу выворачивает. И… просто так тоже, кажется, сейчас
вывернет. Позорище…
– Сребник есть? – сказала девчонка. –
Или полушка?
Так он не смеялся давно. А молодец
какая! Ну, молодец же! Так ему и надо, охальнику! И за эту
внезапную радость и девшуюся куда-то без следа глухую тоску не
жалко было ни сребника, ни полушки. И дракон бы сейчас отдал.
Вейне повис грудью на редкий забор,
над штакетинами которого виднелись только треугольное лицо в глухо
повязанном платке и тонкая шея. И плечи немножко. Эйт не думал, что
она не поняла, к чему он спросил. Все поняла, ум, как острые уши,
не спрячешь, где-нибудь да вылезет. Но едва Вейне ближе встал, она
отступила, платок поправила и руку для подачки выпростала: ладошка
узкая, пальцы длинные, почти прозрачные, запястье с выступающей,
синеватой от промозглой сырости косточкой. Эйту вдруг привиделся на
этой руке широкий витой браслет, серебряный, с жемчугом, лунным
камнем и кианитом. Наваждение…
– Не ходила бы ты здесь одна, –
проговорил он, едва не силой заставляя себя отвести взгляд от
запястья.
– А то что? – Улыбка на лице не
детская совсем, Вейне бы сказал – старушечья, но это нонсенс.
Откуда у юной девчонки такая?
– Люди-нелюди всякие бывают, --
пояснил он.
– Вроде тебя?
– Вроде меня, – подтвердил Эйт. – Я
плохая компания для юных дев.
– Так я не дева, – отозвалась
попрошайка и требовательно рукой тряхнула.
Монета легла на подставленную ладонь,
запястье спряталось в широком рукаве. Остались глаза и тощая
шея.