- Этот огонь ревел так, что я думал – не иначе, сам хазарский
бог лично решил посетить мой город и оставить от него только пепел.
Его не получалось потушить. Никак. Ничем. Вообще… Я всех людей
бросил сюда, тушить. Добро, вода под боком, - кивнул конунг в
сторону реки. – Но тогда и вода начала гореть. Люди выпрыгивали с
ревущих огнем лодий, попадая в пылающую воду. Да что там! Многие из
тех, кто принялись по моему приказу тушить пожар, как лучинки
жалкие вспыхивали в один миг. Представлеяшь, каково это? Только что
перед тобой человек стоял, а спустя один вдох он в обугленную
головню превратился. И пока мы со всем этим пытались хоть что-то
сделать, в это же время по всему городу началась заранее
спланированная резня. Представляешь, сколько оружных татей рыскало
по моим улицам той ночью? И ты говоришь – не мое дело? А чье ж
тогда? На кой я тогда вообще тут надобен?
- Хорошо, что боярин Полоз здесь задерживаться не стал, -
блеклым голосом, словно опасаясь нарушить повисшее над ними
тягостное молчание, проговорил Тверд. – Уж он бы за такие слова
наверняка зацепился, что репей за волчий зад.
Аллсвальд посмотрел на кентарха снизу вверх так, будто тот
чудесным образом объявился перед ним только что прямо из убитой
жаром земли.
- Мне нет дела ни до каких бояр. Я сейчас одного лишь хочу –
отыскать этих упырей. Уж я-то найду им награду по их делам. Им не
будет стыдно уйти из этого мира. И те мечи, что вы притащили за
собой в Полоцк, здесь не надобны. Добра никому еще с мечами не
приносили, а сделать больше, чем я сделал, все равно не получится.
Так что зря старается княжий ближник. Носом рыть землю здесь, - с
огромным трудом он оторвал от обезображенной немыслимым жаром земли
прокопченый кус и с остервенением раздавил его в кулаке, -
бесполезно. Да и вы, господа гильдийцы, вряд ли что сможете
сыскать. По домам семей сгоревших здесь людей ходить смысла нет.
Пусты они, эти дома. Разве что от крови не в каждом еще пол
отскоблить успели.
- И все же дозволь, княже, попробовать, - вид у Путяты был
такой, словно он не окрика ожидал, оплеухи или увесистой зуботычины
за дерзость свою, а как минимум ножа под ребра. Или того самого
меча, за который наместник с такой охотой хватался. Но конунг,
глянув на него как на залаявшего вдруг кота, лишь махнул рукой.
Крякнув, он поднялся на ноги и, не проронив больше ни звука,
отправился в сторону пронзительно взвизгивающей под напором прущего
с реки ветра петли не успевших сгореть до основания ворот.