Хват же продолжил деловито сновать меж бездыханными телами.
Около одного сел на задницу, придирчиво осмотрел сапоги, приложил к
подошве голую свою ступню, удовлетворенно кивнул и принялся
стягивать обувку с тела. Тверд какое-то время пялился на варяга
пустым взором так, как только что смотрел на дверь – будто бы
сквозь него. Натянув, наконец, оба сапога, Хват бегло огляделся,
будто купчина, выискивающий на торгу лучший товар. И только тогда
заметил, как недобро поглядывает на него кентарх.
- Что? Этому мертвяку обувка все равно уже вряд ли пригодится. А
она как раз по моей лапе …
Концовка фразы захлебнулась в мокром хряске, с которым сапог
Тверда прилетел ему точнехонько в лицо. Хвата опрокинуло на спину,
из разбитого уже в который раз носа вновь обильно хлынула
кровь.
Их пленник со своей виселицы тут же отозвался довольным
кудахтаньем, которое, должно быть, в теперяшнем его положении
обозначало смех.
Впрочем, не похоже было, что варяг хоть сколько-нибудь
обиделся.
- Сказал бы просто, что самому эти сапоги глянулись, - с
кряхтеньем приподнимаясь с пола и утирая рукой хлещущую кровь,
проворчал он. – Что я, не отдал бы?
С животным рыком Тверд кинулся на варяга, схватил за горло и
глухо шмякнул головой об пол, навалившись сверху всем весом. Из
перехваченной железными пальцами гортани Хвата вырвался беспомощный
задыхающийся сип. Но брыкаться, сопротивляться и вырываться он даже
не пробовал.
- С Лемеха ты, крыса, тоже сапоги стянул? Или что другое, может,
тебе глянулось?
Ничем, кроме задыхающегося хрипа, ответить на этот вопрос варяг
не смог. Зато болтающийся под потолком полонянин сопел и кряхтел,
выражая явное удовольствие от увиденного.
- Мне давным-давно поперек горла твои закидоны. Но я терпел. Все
терпел! Потому что ты, паскудник, – соратник, боевой побратим, не
раз прикрывавший меня собой. И даже когда нам из-за тебя бежать
пришлось из Царьграда – все равно терпел. Думал, одного мы помола
мука, оба русичи. И тогда терпел, когда ты от нас с Туманом, тоже
рискнувшим ради тебя жизнью, золотишко свое уворованное припрятать
решил. Хват, думали, есть Хват. Чего с него взять? Зато свой. И как
ты мыслишь, что я подумал, когда понял, что на пороге смерти наш
побратим, привыкший, видать, что ему все сходит с рук, нас предал,
бросил и оставил дохнуть под мечами? Не догадываешься?! – выкрикнул
Тверд почти в самое лицо варяга, которое от удушья уже начинало
наливаться дурной темной кровью. – А подумал я: хорошо Хвату, и при
золотишке своем милом остался, и от двух ненужных ртов как-то само
собой избавиться удалось!