Протяжный свист прошил лес. Со всех
сторон ему вторили десятки других. Нас окружили!
— Проклятье! — Я кинулся к краю
оврага, откуда только что спустился вниз.
Тут пологий склон, и можно выглянуть
наружу. Рядом рухнул толстяк, сзади сопел взволнованный инквизитор.
Распластавшись на сырой земле, я прополз один фут и приподнялся.
Мои глаза оказались чуть выше росшего на поверхности мха. Справа
показалась макушка толстяка.
— Кровь и песок!.. — выдавил из себя
Рой, когда выглянул наружу.
Я уставился в его глаза. Есть ли в
них страх?.. Нет, не увидел. Вот за себя ручаться не смогу. Наша
песенка спета. В полусотне футов, укрываясь за деревьями, к оврагу
приближались орки. Прямо перед нами — немного, с десяток или
дюжину, но куда ни посмотри, со всех сторон идут орки. Они взяли
овраг в кольцо, и оно сжимается. Я бегло насчитал больше пяти
десятков нелюдей.
Черепа выбриты. Кроме гребня волос
ото лба до шеи. Огсбургские орки! Какого дьявола они забыли так
далеко, в Запустении?
— Ну, есть мысли? — спросил
Акан.
Он улыбался! Да что там — светился
от охватившего его боевого азарта! Сколько его помню, толстяк
всегда был рассудителен, никогда не лез на рожон. Вспомнилась даже
его перепалка с Джоном Шрамом в брандской тюрьме, когда спорили о
вызволении Фосса из аббатства инквизиторов. Но сейчас, в
безвыходной ситуации, Акан Рой смеялся над Костлявой Джейн.
— Это охотники за головами, —
пересохшими губами произнес я и поправился: — Скорей всего они,
видел их в Дорноке.
— Они самые, — Рой немного
подтянулся и выставил пред собой аркебузу, — Морок рассказывал про
них, других на северо-востоке не было. Ублюдки!
Четверых из них я пристрелил на
дороге из поместья Уила Укила. Неужели весь отряд последовал за
мной в Запустение? Как нашли мой след и откуда вообще прознали обо
мне? В свидетелях была лишь крестьянская семья, но ни мужик, ни его
баба с дочкой не то что имени моего, но и куда путь держу, не
ведали.
Акан взял одного из орков на мушку.
По виску горца скатилась капелька пота.
— Наш поход окончен, Николас, и…
живым им лучше не даваться.
Рой прятал от меня взор, уставившись
в прицел. Его бравурность вдруг истаяла. Вот он, настоящий! Без
смешков и ехидства: а я и не знал его другим; и умирать Рой тоже не
хочет. Но не пасует, не сдается.
— Прорываться надо.