– Только не говорите командиру,
пожалуйста! – просит стажёр, доверчиво глядя мне в глаза.
Не скажу. Пусть лает.
Дождь стучал по искрящейся мостовой, разбиваясь на тысячи
капель. В этом изменчивом, постоянно развивающемся и стремящемся к
идеалу мире дождь казался чем-то единственно вечным и неизбывным. Я
представлял, как тысячи, десятки тысяч лет назад он так же ударял в
ещё голую землю, заставляя наших диких предков прятаться под своды
пещер. Время идёт, человечество эволюционирует. Дождь остаётся
неизменным.
Пройдя длинными, заасфальтированными грязепоглощающим
покрытием улицами, я вышел на детскую площадку. С губ сорвался
безжизненный смешок. Между моим нынешним возрастом и детством,
когда я играл на таких площадках, не зная ещё ни проблем, ни побед,
лежала целая пропасть. Но кого это волновало? Когда взрослым нужно
подумать, они всегда идут на качели. Будто бы просят помощи у
себя-ребёнка.
Я пришёл на ту самую старую-старую площадку, на которой
играл когда-то. Её давно не ремонтировали; у качелей сломался
механизм автоматического раскачивания, и они двигались только
назад, всё выше поднимая над землей, но не качая. Отключив
автоматику, я сел на холодное сиденье и по старинке, как в каменном
веке, задёргал ногами. Спустя какое-то время моих неумелых усилий
качели пришли в движение. Я медленно качался вперёд-назад, бездумно
глядя перед собой.
Как же так получилось? Известный композитор, автор мелодий
к многим фильмам, сочинитель уникальной современной музыки бросает
столицу, оставляет шикарный дом и приезжает в родной город, в места
детства? Великий композитор, чья слава увядает тем быстрее, чем
больше людей говорят, что он потерял дар. Дар... Я боялся, что мне
не хватит целой жизни, чтобы создать всё, что рождается в моей
душе. А теперь мне не хватает души, чтобы наполнить эту слишком
долгую жизнь. Я бы проклял эту дурацкую медицину, это долголетие,
если бы ещё умел что-то чувствовать.
Качели тихо скрипели в такт движению. Они тоже отвыкли
раскачиваться вручную. Такого не бывало с ними, должно быть, больше
двух веков. Уже в моём детстве качались только на механизме. Я был
единственным из двора, кто ещё пытался шевелить ногами.
Под этот скрип воспоминания приходили сами собой, будто бы
было в этом звуке что-то колдовское. Я закрыл глаза, и передо
мной предстал тот самый день. Первый раз, когда мне продлили
жизнь.